А-Бао знала, что принц обычно использует инь цзюань1, нинхэ2 и я3 — благовония на основе удового дерева, в виде лепёшек, шариков или цветочных узоров. Мазеобразные же ароматы встречались редко, и она покачала головой:
— Моё знание скудно, не могу распознать.
Он улыбнулся:
— Основой служит чёрный роговой уд, полутора грамма, гвоздика — десятая часть, куркума — двадцатая, пшеничная отруби обжарены до красного цвета. Чайный порошок — десятая часть, мускус — крошечная крупица, шаофэнь — рисинка, белый мёд — одна чаша. Мускус мелко растирают, половину чайного порошка заваривают, дают настояться, берут прозрачный верхний слой и смешивают с мускусом, затем добавляют уд, гвоздику, куркуму, оставшуюся часть порошка и шаофэнь, тщательно растирают, добавляют мёд до нужной густоты, кладут в глиняную посуду и выдерживают чем дольше, тем лучше. Это рецепт, который я сам приготовил, когда приехал в Западный сад, и хранил уже два-три года. Это аромат сливы, почувствуй, узнаёшь?
Без слов аромат наполнил комнату, и тёплый, нежный запах словно перенёс их в цветущие сады с тысячами сливовых деревьев.
А-Бао кивнула:
— Да, это аромат сливы.
Динцюань сказал:
— В этом рецепте, кроме чёрного рогового уда, нет редких компонентов. Главное — время выдержки, оно не из лёгких. Как и настоящая слива, аромат рождается в суровом холоде.
Он приблизился и тихо вздохнул:
— А-Бао, ты и я — мы такие же.
Его голос постепенно стихал, последнее слово он едва выдохнул в её ухо, словно томный вздох, похожий на мелодию семиструнной цитры, когда звучание уже закончилось, но отголоски ещё долго струятся и играют на струнах. А-Бао почувствовала, как этот звук парализовал половину её сознания, и в растерянности она попыталась оттолкнуть его, но обнаружила, что его руки уже проникли под её верхнюю одежду. Пояс на боку был развязан, и в замешательстве её бирюзовая рубашка медленно сползла с плеч, а затем упала на пол. Динцюань снова вздохнул:
— А-Бао, ты и я — мы такие же.
Всего одно предложение, а сердце А-Бао словно остановилось, комната наполнилась густым цветочным ароматом, а в груди стало пусто, будто она потеряла нечто важное. Чем ближе они были, тем меньше она могла разглядеть, лишь его чёрные, как лак, глаза, странно яркие и непостижимые. Она ясно ощутила, как холодная капля пота медленно скатилась по её раскалённому позвоночнику, но была перехвачена его руками. Одна рука скользила вдоль спины, другая обвила талию, а затем поднялась к шее. Когда тёплые губы принца коснулись её мочки уха, она вдруг осознала, что вновь погрузилась в другой кошмар. Если раньше он был подобен ледяной стихии, то теперь пылал огнём.
Пока разум не пришёл в полное сознание, её тонкие руки упёрлись в грудь Динцюаня, пытаясь оттолкнуть неведомые чувства, но он не сдвинулся ни на дюйм. Под её ладонью билось ровное и спокойное сердце, как в Цзунчжэнсы, словно она не могла понять, сон это или явь, и не могла определить, ускорилось ли его биение ради неё. Он медленно сжал её руки, и в её белой ладони неожиданно появились две красные родинки, свежие следы крови. Его сомневающийся взгляд остановился на золотой шпильке у виска, расстояние между двумя родинками примерно совпадало с длиной шпильки. Казалось, он ясно видел, как эта девушка, боясь темноты, потеряла бдительность и в последний момент, не колеблясь, вонзила неострый конец шпильки в плоть. Или, может, она боялась не темноты, а саму себя. С того момента, как она увидела себя, её сердце оказалось в подвешенном состоянии, ни в небе, ни на земле. Спина покрылась потом, пальцы дрожали, она боялась, что её мысли прочитают, боялась ошибиться и навсегда погрязнуть в бедах, боялась произнести каждое слово. Каждое движение и улыбка были тщательно рассчитаны, каждое слово было взвешено. Вдруг его ладонь неожиданно заболела. Он слишком хорошо понимал такие чувства. Это было как каждый раз, когда он встречался с отцом.
Сердце Динцюаня сжалось, словно задело нерв, и из глубины тела потянулась слабая боль. Он тихо спросил:
— А-Бао, чего ты боишься?
Она молчала, её тонкие запястья дрожали в его руках. Он держал эти руки, когда она писала, когда просила о тепле. Эти руки могли обманывать, а могли поддерживать. В памяти всплыла древняя фраза: «Держать твою руку»4. Но он не знал, сможет ли завтра, через год, через десять или двадцать лет вновь держать эти руки. От этой мысли сердце его смягчилось, словно кровь медленно растекалась из глубин души, наполняя тело странной слабостью и опьянением. Под покрывалом с ароматом сугубого сандала, в безмолвии ночи, их руки сомкнулись, и больше не было ни звука.
В этот момент он вновь захотел удержать что-то в этом непостоянном мире, как в детстве пытался сохранить блеск золотых украшений на лице матери, или чуть позже последнюю румяную тень на лице жены.
Динцюань сорвал золотую шпильку у виска и бросил её на пол. А-Бао испуганно вскрикнула:
— Ваше Высочество, не надо…
Но он уже поднял её на руки и направился к ложу в тёплой комнате.
Он осторожно уложил её на ложе, снял с ног обувь, и, увидев её испуганные глаза, сел рядом и тихо сказал:
— Подвинься, поговорим.
- Инь цзюань сян (印纂香, yìn zuǎn xiāng) — «печатное благовоние». Ароматическая смесь, спрессованная в форме печати или узора. Обычно делалась из порошка агарового дерева и сандала с клейкой основой. Использовалась при официальных церемониях, например, когда зачитывали или запечатывали императорские указы. ↩︎
- Нинхэ сян (凝和香, níng hé xiāng) — «гармонизирующее благовоние». Мягкая смоляная масса из мускуса, гвоздики, камфоры и других компонентов. Считалась «успокаивающей» и «примиряющей»; её зажигали при чтении, письме, медитации или лечении. ↩︎
- Ясян сян (牙香, yá xiāng) — «слоновое благовоние». Делалось с добавлением порошка слоновой кости или хранилось в костяных сосудах. Имело лёгкий, сухой запах и чаще применялось зимой. ↩︎
- Выражение из Ши Цзина:
死生契阔，与子成说；
执子之手，与子偕老。
Sǐ shēng qì kuò, yǔ zǐ chéng shuō;
zhí zǐ zhī shǒu, yǔ zǐ xié lǎo.
«В разлуке и в жизни клятве верны;
держу тебя за руку и с тобой старею». ↩︎
