Ван Шэнь растерялся:
— Ваше Высочество, ныне в зале Каннине служат только те, кого сам государь избрал. Даже если бы я мог, разве осмелился бы…
Он не договорил — чайник зашипел, заглушив слова. Динцюань отставил его и, указывая на чайный столик, спросил с улыбкой:
— Как тебе эти вещи?
Ван Шэнь мельком взглянул — всё казалось самым обычным.
— Не разбираюсь, но раз угодно Вашему Высочеству, значит, хороши.
— Это старые вещи, — сказал Динцюань. — Ещё со времён, когда я учился здесь. Учитель Лу оставил их мне. И чайному искусству он тоже меня учил.
Увидев, как лицо Ван Шэня изменилось, он вновь улыбнулся:
— Господин, договори то, что хотел. А это — что?
Ван Шэнь посмотрел на его руку, держащую чашу из чёрного фарфора, и, помолчав, вздохнул:
— Ваше Высочество исполнены сыновней добродетели. Я сделаю всё, что в моих силах.
— Благодарю, — ответил Динцюань. — Сегодня я получил разрешение вернуть Чжоу У в Яньцзо. Вы ведь старые знакомцы; если что понадобится, обращайся к нему.
Он взял другую чашу, вновь взбил чай и, улыбаясь, подал:
— Попробуй, господин, каков мой чай в сравнении с государевым?
На этот раз Ван Шэнь не отказался. Принял чашу, постоял немного и выпил залпом, будто вино.
Когда он ушёл, улыбка на лице Динцюаня медленно угасла, как та белая пена в чаше. Он сел на колени, посмотрел на пустую посуду, отпил глоток и вдруг плеснул остатки на бамбуковый столик. Чай стекал меж прутьев, капал на пол, пропитывая край его одежды. Он держал в ладонях тёплую чашу и неподвижно смотрел на чайник на очаге. Белый пар и лёгкий аромат были всё те же, что и прежде; сквозь туман он видел тот же дворец Яньцзо, каким он был десять лет назад. Только теперь, как ни старался, не мог взбить прежнюю белоснежную пену, что держалась на краю чаши.
Чай остывал, вода в чайнике шипела. Она от‑вот выкипит. Динцюань лениво подумал, стоит ли спасать чайник или пусть выгорит дотла, и в этот миг за дверью послышались торопливые шаги и голоса. Он нахмурился:
— Что там?
Вбежал евнух:
— Ваше Высочество, из покоев госпожи Гу пришли сообщить — она занемогла.
— Что за болезнь? — удивился Динцюань.
— Кажется, простудилась прошлой ночью, с утра жар, теперь сильный. Не изволите ли сами навестить?
Он размял затёкшие колени, поднялся и велел:
— Уберите здесь всё. Позовите лекаря к ней.
Евнух заметил его безразличие и, не дождавшись других распоряжений, поклонился и ушёл.
Лишь к вечеру Ван Шэнь вновь явился во дворец Яньцзо и доложил:
— Сегодня утром государь действительно призвал Гуанчуань-вана и позволил ему завтракать в зале Яньань.
Брови Динцюаня дрогнули:
— О чём они говорили?
— Похоже, он подал прошение, — ответил Ван Шэнь, — сообщил, что его наложница беременна уже пять месяцев. Лекари говорят, что у неё слабые почки и кровь, прежде она уже дважды теряла ребёнка. Теперь, в мае, Его Высочество опасается дальнего пути, просит отсрочки до рождения наследника.
Динцюань усмехнулся сквозь зубы:
— Наложница? Хорошо придумано. Что ни говори, сын‑отступник и есть сын‑отступник — мысли у него не как у людей. А государь что ответил?
Ван Шэнь вздохнул:
— Государь велел им выехать через три дня, вместе с княгиней.
Динцюань замер, потом горько усмехнулся:
— Как же я забыл, государь всегда сперва думает о нём.
Ван Шэнь промолчал. После долгого молчания Динцюань сказал:
— Ступай, господин. О том, что я поручил утром, прошу не забывать.
Он подошёл к порогу и сел, глядя наружу. Серое зимнее небо было мутным, как сама обстановка в стране. Но закатное густое, алое, чистое солнце — словно печать из киновари на запятнанной бумаге. Тени колонн легли на пол длинными полосами; одна из них пересекла его грудь, тяжело придавив. Он отступил, но боль в груди не утихала, становилась всё сильнее, пока не перехватило дыхание.
Служанки, видя, как он опёрся локтем о стену, испугались, но он глухо велел:
— Откройте окна.
Они переглянулись, не решаясь спрашивать, и распахнули створки. Он всё так же сидел на пороге, неподвижный, словно в забытьи, глядя в сторону дворца Яньань.
Он долго смотрел и вспомнил, как, только прибыв из земель Нин, однажды пришёл поклониться государю и увидел за занавесью второго брата. Отец учил его взбивать чай. Он всегда думал, что у отца нет ни минуты покоя, но не представлял, что тот умеет вот так спокойно проводить время.
