Динлян, держа сосуд, не мог поклониться как следует и потому склонился, отвечая:
— Госпожа Гу, я принёс новый сосуд. По дороге никого не встретил, не успел доложить, прошу не гневаться.
Госпожа Гу, приняв его за служанку, не удивилась. Поднялась, легко коснулась рукавом в знак приветствия и с улыбкой сказала:
— Малый генерал держит слово — это достойно уважения.
Она взяла сосуд, не глядя, поставила в сторону, потом, заметив пот на его лбу, подошла к столику, налила в чашку чистой воды и подала ему:
— Все служанки спят после обеда, не успели заварить чай. Не сочти это невежливостью.
Говорила она спокойно, без смущения, будто подобные неловкости её не касались.
Динлян отметил, что манеры её совсем не похожи на поведение других женщин во дворце, и уж точно не напоминали безумие, о котором шептались служанки. Любопытство его усилилось. Он поблагодарил, осушил чашку и, взглянув на доску, увидел, что партия уже в середине, чёрные и белые камни переплелись в сложный узор.
— Если госпожа не возражает, — сказал он, улыбаясь, — я бы хотел сыграть с вами.
Госпожа Гу взглянула на него, чуть улыбнулась:
— Боюсь, те, кто ждут вас у ворот, уже беспокоятся.
— Не беда, — ответил он. — Я пришёл один, никто не знает.
Она не стала разоблачать его ложь, лишь с улыбкой пододвинула ему стул:
— Тогда прошу.
Стояла ранняя осень. На окнах ещё не наклеили бумагу, как летом, а бамбуковые шторы были подняты. Ветер свободно входил в комнату, колыхал ветви у окна, и тени листьев ложились на доску, переплетаясь с солнечными бликами. Вся комната дышала прозрачной прохладой.
Он взял чёрные камни, она — белые. Динлян сделал первый ход, госпожа Гу спокойно ответила. Он только недавно начал учиться игре и обычно соперники щадили его, позволяя продержаться хотя бы сотню ходов. Но госпожа Гу не проявила ни малейшего снисхождения: её белые камни теснили его со всех сторон, и вскоре партия была проиграна.
Динлян, упрямо глядя на доску, пытался найти спасительный ход, но тщетно. Подняв глаза, он увидел, как она, покачивая веером, смотрит в окно на колышущиеся цветы. В её лице было спокойствие, чистое, как осенний воздух. Прядь волос у виска колыхалась от ветра, и белая кожа запястья сливалась с цветом рукояти веера. Мальчик вдруг почувствовал, как к щекам приливает жар. Он бросил камень в коробку и тихо сказал:
— Я проиграл.
— Малый генерал был великодушен, — ответила она, вставая и кланяясь.
Он понял, что пора уходить, и, поклонившись, сказал:
— Простите за беспокойство, госпожа Гу. Я откланиваюсь.
— Идите, — мягко ответила она. — Только прошу: впредь не приходите сюда и никому не рассказывайте о сегодняшнем.
Он подумал, что она боится слухов, и поспешно заверил:
— Я не посмею повредить вашей чести.
Она покачала головой:
— Речь не о том. Мне это не повредит, но тебе — может.
В этот миг налетел ветер, зашелестели страницы — несколько листов с её стола упали на пол. Динлян наклонился, чтобы поднять их, и случайно увидел написанное. Он удивился, но госпожа Гу быстро взяла листы и положила обратно, улыбнувшись:
— Как ты сказал, под деревьями действительно много печальных ветров.
— Под деревьями есть ветер, но не печальный, — ответил он.
Она вздрогнула, потом прикрыла лицо веером и рассмеялась — звонко, как журчание воды. Сквозь веер виднелись лишь глаза, полные весёлого света. Динлян вдруг вспомнил ту осеннюю ветку у каменной горки, что колыхалась на ветру, и замер, глядя на неё.
— Благодарю тебя, генерал, — сказала она наконец, опуская веер.
Он, довольный тем, что рассмешил красавицу, повернулся и побежал к двери. Но, дойдя до порога, вдруг вспомнил что-то и вернулся.
— Малый генерал что-то забыл? — спросила она.
— Я не представился, — сказал он, поклонившись. — Меня зовут Сяо Динлян.
— Я запомню, — ответила она с улыбкой.
Когда он ушёл, госпожа Гу взяла принесённый сосуд, долго смотрела на него, потом вышла во внешнюю комнату и заменила им тот, что стоял перед образом Гуаньинь. Смахнув пыль, она срезала в саду свежие ветви и поставила их в воду.
Динлян, выйдя из её покоев, не пошёл больше никуда, а сразу направился искать наследного внука. Тот уже проснулся и сидел на ступенях, дожидаясь дядю. Они снова играли с найденной бамбуковой лошадкой до самого вечера, пока солнце не стало клониться. Тогда Динлян вдруг вспомнил о важном деле, встревожился и сказал:
— А‑Юань, мне нужно вернуться.
