— Не нужно, — тихо ответила У Лянди. — Мне и так неплохо. — Сказав это, она закашлялась, отворачиваясь, чтобы не заразить ребёнка. Супруга вздохнула и спросила служанку:
— Женьшень ещё остался? Если кончится — пришлите за новым.
— Осталось три-четыре корня, — ответила та. — Госпожа принимает их ежедневно, сегодня даже выглядит лучше, днём может немного посидеть.
Супруга посмотрела на больную: после кашля на её щеках выступил влажный румянец, делавший восковое лицо ещё бледнее. Она вспомнила, как несколько лет назад кто-то насмехался над ней: «Слишком бела пудра, слишком красна помада», — и сердце сжалось. Она сказала несколько утешающих слов, но У Лянди лишь покачала головой:
— Милость госпожи я давно помню. Только чувствую — не доживу до весны, когда ласточки вернутся.
— Ты просто много лежишь, вот и мысли мрачные, — мягко возразила супруга. — Если так думать, никакое лекарство не поможет.
— Я ведь человек ничтожный, — прошептала У Лянди. — Судьба вознесла меня слишком высоко, вот и срок мой укоротился. Но госпожа не оставила меня, даровала милость мне и сыну. Я вижу, как растёт наследник, — и если сегодня уйду, не стану жаловаться.
Супруга насторожилась от этих слов, поспешила сменить тему:
— Недавно государь хвалил А-Юаня — мол, умен и почтителен не по годам, любит его без меры. Ты должна набраться духу, дождаться, пока он подрастёт. Тогда, по древнему обычаю, мать возвысится вместе с сыном — не напрасно будет твоя болезнь.
Но У Лянди услышала лишь первую часть. В её взгляде вспыхнул тихий свет: она долго смотрела на мальчика, вся нежность её лица собралась в этом взгляде.
— Всё это — милость госпожи, — сказала она наконец. — Я не знаю, как отплатить, разве что в другой жизни родиться быком или конём и отработать долг. Простите, я устала.
— Не говори больше, — ответила супруга, поднимаясь. — Отдохни, я приведу его снова через несколько дней.
— Не стоит, — покачала головой У Лянди. — Я больна давно, не годится часто тревожить наследника — вдруг отниму у него счастье.
Супруга не нашла, что возразить. Она лишь велела служанкам заботиться о больной и, уходя, сказала:
— Весной приведите сад в порядок. Травы разрослись, заслоняют солнце — без света больному трудно дышать. — После этого она увела ребёнка.
У Лянди, опершись на подушку, долго смотрела им вслед, потом тихо спросила:
— Вам не кажется, что наследник подрос? — Но голос её был так слаб, что никто не услышал. Не дождавшись ответа, она перевела взгляд на маленький красный ларчик у изголовья и улыбнулась — лёгкая ямочка на щеке сделала её лицо вдруг юным, как в девичестве.
Когда супруга ушла, день клонился к полудню, но из-за туч нельзя было понять, сколько времени прошло. Те самые две служанки, варившие лекарство в задней комнате, снова заговорили шёпотом:
— Супруга, надо признать, искренне добра к нашей госпоже. Сколько лет она больна, а всё навещает. Другие давно забыли дорогу сюда.
— Что ты понимаешь, — усмехнулась вторая, та, что хотела сбить гнездо. — Думаешь, она приходит из жалости? Скорее хочет узнать, сколько ещё проживёт наша госпожа. Разве не слышала? После того выкидыша два года назад тайи⁴ сказали… — Она наклонилась и прошептала несколько слов.
— Правда? — изумилась первая.
— Конечно. Раз так, у Его Высочества больше не будет законного сына. А государь души не чает в наследнике. Когда Его Высочество взойдёте на трон, мальчик станет наследником престола. Тогда у него будет и мать по крови, и мать по титулу — не к добру это.
— Может, ты и права, — задумалась подруга. — Но я слышала, супруга действительно любит ребёнка. Не хочу думать о людях худо — даже ласточки, и те тебе кажутся коварными.
— Глупая, — фыркнула та. — Живи в своих мечтах. Только не жалуйся потом, если госпожа умрёт, а тебя отправят в другой дворец — посмотрим, кто там примет тебя с добром.
— Что будет — то будет, — вздохнула первая. — А ты сама что станешь делать?
— Жаль, что наша госпожа больна, — после паузы сказала вторая. — Иначе Его Высочество хоть раз бы вошёл в эти покои… Такая судьба больше не повторится.
— Смотри-ка, кто тут мечтатель! — засмеялась подруга. — Но, право, Его Высочество слишком уж холоден.
— Ты ничего не понимаешь, — возразила та. — Вспомни хотя бы жужэнь Гу: когда-то была в милости, а как занемогла — забыта на годы. Мужчины все одинаковы. Разве найдёшь ныне кого-то вроде Сюнь Цаня?
— Кто это? — удивилась собеседница.
— История, что рассказывали чжаосюнь, когда приходили к нашей госпоже. Сюнь Цань — это… — Но тут позвали за лекарством, и обе умолкли.
