«Женщины, — подумал он, — куда решительнее мужчин, когда приходит час выбора».
Она поднялась и спросила:
— Какое же допросное слово желает услышать Ваше Высочество? Ведь Вы знаете, есть вещи, о которых я всё равно не скажу.
— И не нужно, — покачал он головой. — То, чего ты не хочешь говорить, мне уже неинтересно. Принуждать тебя — недостойно ни тебя, ни меня. Мы можем просто поговорить. К примеру, начну я. Он искал тебя из-за дела писца Сюй, верно?
— Верно.
— Я догадываюсь, как тебе трудно. Мать умерла, но тот, кто писал тебе, наверное, не менее дорог?
— Да.
— Ты ведь понимаешь: даже если расскажешь ему всё о писце Сюй, это не спасёт того человека. К тому же, кроме наших тайных встреч, ты о деле почти ничего не знаешь.
— Так.
— Тогда выслушай. Передай своему господину одно известие — как сумеешь, я не вмешиваюсь. Это выгодно и мне, и тебе. Оно правдиво, ты сможешь предъявить его как доказательство и даже потребовать награды. Положение вы сами видите: это, пожалуй, последний раз, когда он воспользуется тобой.
— Положение? — с лёгкой усмешкой переспросила А-Бао.
— Разве не ясно? — ответил Динцюань. — Всё дошло до черты: или он погибнет, или я стану низложенным наследником.
— Если так сравнивать, — сказала она, — Ваше Высочество всё же в выигрыше.
— Ошибаешься, — спокойно возразил он. — Быть низложенным для меня то же, что быть убитым. Я не позволю себе жить, чтобы они могли меня унизить. Так что, коли дойдёт до того, помоги мне достать кинжал.
Её плечи дрогнули. Он заметил это, положил ладонь на её тонкое плечо:
— Император уже запретил мне покидать дворец. Кроме траурных церемоний я не смогу ступить и шага. С завтрашнего дня за мной будут следить. После этой ночи я, вероятно, не смогу больше приходить к тебе. Поэтому скажу сейчас.
— Говорите, Ваше Высочество.
Он наклонился к её уху. В свете красных ламп их силуэты за окном слились в одно, переплелись, качнулись — и разошлись.
Она слушала внимательно, но не перебивала. Он продолжал:
— Передай ему, что ты видела и слышала это сама. Если не поверит — пусть проверит, а потом донесёт государю. Разве я тебя обманываю?
Она не ответила, и он не стал настаивать.
— Но время дорого, — добавил он. — Не говори сейчас, не спеши. Через полмесяца, не раньше. Надеюсь, писец Сюй выдержит пытки в Тайной палате.
Он поднялся.
— Я всегда верил, что ты умна. Эти две недели — срок, чтобы всё обдумать. Почему бы нам не действовать сообща и не извлечь пользу оба?
— Почему Вы уверены во мне? — спросила А-Бао.
Он улыбнулся, легко коснувшись её плеча:
— Потому что мы слишком похожи. У тебя есть ум и одиночество, как у меня. Когда прижмёт, ты поступишь так же.
Этот жест вызвал в ней отвращение. Он делал его не раз, и, может быть, именно в этом заключалось доказательство того, что между ними никогда не будет настоящей близости. Она слишком ясно видела, и он тоже. Потому он мог выбрать её союзницей или противницей, но никогда спутницей.
И она вновь подумала с усталой досадой: ошибка была её, не его.
Без дальнейших слов он ушёл. Их сходство было так велико, что он знал, как раздражение её уже сменилось холодным размышлением.
Всё, что можно было сделать, сделано. А после — пустота.
* * *
Седьмой год правления Цзиннин, четвёртый день второго месяца. Министерство обрядов утвердило порядок траурных церемоний по великой императрице. С пятого по седьмой день все столичные чиновники пятого ранга и выше являлись к вратам дворца в белых одеждах, входили для прощания и приносили соболезнования. Через три дня траур снимался.
Восьмого дня в Таймяо принесли жертвы и возгласили посмертное имя — Сяодуань. Из-за продолжающихся войн повелели ванам Шу и Гуанчуань, а также всем родичам вне столицы совершить поминальные обряды на местах, не возвращаясь в Чанъань.
Двенадцатого дня изготовили из древесины каштана табличку духа императрицы Сяодуань.
Шестнадцатого дня, перед выносом гроба, вновь возлили жертвы в Таймяо и отправили чиновников к западным горам молить духов о вечном покое.
Так завершилось всё. Ибо, как сказано: «Когда крышка гроба опущена, суд свершён» даже для той, что была сопряжена с Небом.
