Чэнь Цзинь зачитал третий указ: из‑за тревожных вестей с границ и ради спокойствия столицы повелевалось немедленно провести переаттестацию двенадцати столичных гвардий и двадцати четырёх дворцовых страж.
Смысл был ясен: хотя наложница Чжао казнена, подозрения императора к наследнику не исчезли. Напротив, они лишь усилились.
Два указа, следовавшие один за другим, поставили наследника в неловкое положение. Не извиниться — значит проявить непокорность; извиниться — признать вину. Он помедлил, потом поднял голову и остался неподвижен, с холодным достоинством.
Такое поведение, после всего, что произошло, переполнило чашу терпения. Из рядов выступил главный цензор в алом одеянии и золотом поясе:
— Государь, наследник, пренебрегая Вашей отеческой милостью, злоупотребил властью, довёл до смерти члена рода. Это пятно на Вашем великодушии. Прошу наказать его за ослушание, дабы вразумить всех подданных.
Как камень, брошенный в тихую воду, эти слова вызвали бурю. Моралисты, давно недовольные наследником, один за другим подняли голоса: кто упрекал его в вмешательстве в дела управления, кто — в легкомыслии и нарушении ритуала, кто — в холодности во время траура, кто — в гордыне.
Собрание, призванное утвердить вину наложницы Чжао, обернулось судом над наследником.
Ду Хэн, давно пониженный до секретаря, молчал. Молчали и все министры, и сам император, глядя на сына, ставшего мишенью всеобщих нападок.
Наследник стоял неподвижно, без страха и стыда, словно всё это было ожидаемо.
И вдруг из конца рядов выступил молодой чиновник в зелёном, низкого ранга, и громко возразил:
— Пять лет Его Высочество трудился день и ночь, не щадя себя ради казны и народа. Когда он не спал ночами, считая зерно и медь, где были вы, лающие на луну?
Все замолкли, поражённые дерзостью.
Один из ханьлинов усмехнулся:
— Каждый должен заниматься своим делом. Мы не вмешиваемся в управление, как и подобает. С древности наследнику надлежит воспитывать добродетель, а не вмешиваться в дела. Если он изнуряет себя, где тогда место закону и ритуалу, где место государю и его министрам? Когда мы будем писать летописи, как нам поступить: писать правду или угождать? Неужели это станет примером для потомков?
Историю куют их бронзовые резцы и железные кисти. Когда нож резца врезается в отполированный бамбук, когда жизнь человека превращается в строки, кто вспомнит, что за ними стояли любовь и ненависть, утраты и надежды?
Наследник едва заметно улыбнулся и закрыл глаза, словно желая скрыть этот фарс при жизни.
Император вскочил:
— Довольно! Кто не может молчать — пусть изложит письменно. Что за шум в Минтане!
Он резко развернулся и вышел.
Императорский внук Сяо Цзэ, вернувшись после похорон императрицы Сяодуань, слёг с жаром и кашлем. Болезнь тянулась уже десять дней. Сначала никто не тревожился, мальчик часто простужался, а теперь, когда Восточный дворец был под запретом, заботы о нём ослабли. Хотя наследная принцесса Се тревожилась, что безснежная зима принесёт заразу, император запретил врачам входить во дворец, и болезнь лечили только придворные лекари.
Когда же двадцать восьмого числа мальчику внезапно стало хуже. Дыхание сбилось, жар поднялся. Принцесса в ужасе бросилась к Императору. Она прибежала пешком из дворца Яньцзо в зал Каннин, где император отдыхал.
— Государь, — рыдая, сказала она, — императорский внук при смерти!
Император вскочил:
— Я же велел послать врачей! Почему всё дошло до этого?
— Мы не видели ни одного, — сквозь слёзы ответила она.
Император обернулся к побледневшему Чэнь Цзиню:
— Что это значит?
Тот рухнул на колени:
— Виновен! Я передал повеление, но наследник отменил его своим приказом…
— Его приказ важнее моего?! — взревел император. — Почему не донёс мне?!
— Виновен, — только и повторял Чэнь Цзинь, ударяясь лбом о пол.
— Если с внуком что‑то случится, — процедил император, — я велю содрать с тебя кожу живьём!
Он велел немедленно вызвать всех врачей Тайи-юаня1, а затем, нахмурившись, спросил:
— Где наследник?
Принцесса опустила голову:
— Он сам послал меня к Вам.
Император усмехнулся:
— Теперь ты его защищаешь. Он не оценит. Он ведь не в дворце, верно?
Она молчала, и две жемчужные слезы упали на пол.
Император прошёлся по залу и вдруг спросил:
— Его единственный сын при смерти, а он куда-то уехал? Зачем?
Слуги молчали, пока один евнух не осмелился прошептать:
— Сегодня освобождали Сюй Чанпина. Был указ — немедленно выехать из столицы.
Император горько усмехнулся:
— Ещё раз вмешаешься в мои дела, — сказал он Чэнь Цзиню, — я тебя живьём изрежу.
- Тайи-юань (太医院, Taiyi Yuan) — императорская медицинская служба. ↩︎
