Сердце, однако, билось учащённо. Чтобы успокоиться, она глубоко вдохнула.
Вскоре они достигли огромной двери, украшенной резным изображением жёлтого дракона. Его глаза из красного агата казались живыми и надменно разглядывали гостя. Когда ворота распахнулись, казалось, будто раскрылась пасть чудовища.
— Ваше Величество, я привёл Ли гуйжэнь, — с поклоном объявил Бао-тайцзянь. Фэйянь тоже опустилась на колени.
— Уходи, — прозвучал сдержанный голос. Никаких приветствий. С уходом евнуха в комнате наступила тягостная тишина.
Фэйянь услышала, как в чашу наливают вино, затем — тихий звон и глоток. Огонь свечи на подсвечнике вздрагивал, словно от волнения.
— Выпей со мной, — раздался голос императора.
Фэйянь поднялась и взяла протянутый кубок.
— Напейся, если хочешь. Ведь ты не желаешь моей благосклонности, а теперь вынуждена разделить со мной ложe. В пьяном виде, может, будет проще.
Император сидел в кресле из чёрного дерева, в ночном халате с вышитым драконом. Его густые тёмные волосы были собраны в узел и спускались на плечо. Сложные тени от дворцовых светильников падали на его совершенные черты, делая их ещё более холодными. Полуопущенные глаза были безжизненны, как мрамор.
— Благодарю за заботу, но, с вашего позволения, я предпочту исполнить свой долг с трезвой головой, — спокойно произнесла Фэйянь и поставила чашу с вином обратно на столик.
Император криво усмехнулся:
— Железная женщина… И ведь знаешь, что тебя будет касаться нелюбимый мужчина.
— Это долг наложницы, — ответила она без тени колебаний.
Глупо! Даже если лжёшь, нужно говорить: «Для меня честь быть призванной Его Величеством» — вот так нужно было сказать… — упрекнула себя Фэйянь мысленно.
— Ты права, — вздохнул император и залпом выпил остаток вина.
— Обязанность наложницы — отвечать на призыв. Отказаться — значит бросить вызов самому трону. И за такой вызов голова может быстро отделиться от тела.
Он опёрся щекой на ладонь, на лице его скользнула горькая усмешка.
— Хотя это — лишь теория. На деле императора прочно сковывают невидимые цепи. Вот, скажем, если бы я прямо сейчас срубил тебе голову… Нет, даже если бы просто ударил по лицу — слух о моей жестокости разлетелся бы по дворцу, и завтра весь город шептал бы: “Чунчэнди — это перевоплощение Хуэйжэнь-ди”.
Фэйянь вздрогнула. Хуэйжэнь-ди… жестокий император, погубивший тысячи наложниц. Он взошёл на трон в тринадцать и до двадцати, пока не был свергнут, убивал женщин за малейшие провинности: за пролитое вино, неосторожное слово… даже за то, что в тот день шёл дождь. Во время ливней наложницы писали завещания — так они боялись его гнева.
— Для правителя репутация важна не меньше жизни. Даже мелкая оплошность может со временем привести к гибели. Так что будь спокойна, Ли гуйжэнь. Не стану ни казнить, ни ударить тебя. Я ещё слишком недавно вступил на трон — и не хочу, чтобы меня уже сравнивали с Хуэйжэнь-ди.
— Ваше Величество мудр, — ответила она сдержанно.
— Это похвала? Как приятно… Ну что же. Давай же исполним наш «долг».
Он встал. Фэйянь склонила голову и последовала за ним. Они прошли сквозь жемчужную завесу, похожую на Млечный путь. В следующей комнате витал густой аромат драконьего ладана, от которого начинала кружиться голова.
— Разрешите спросить: почему Вы выбрали именно меня?
— Потому что ты не нарисовала эту дурацкую родинку.
Император опустился на ложe.
— Остальные гуйжэнь вымазали себе уголки глаз подражая портрету в моей библиотеке. Смешно и жалко.
— И… только из-за этого? — вопрос вырвался у неё прежде, чем она успела подумать.
— Хочешь, я скажу, что это была любовь с первого взгляда? Так будет романтичнее?
— Нет… просто… мне стало жаль вас, Ваше Величество.
Фэйянь не отводила взгляда.
— Эти женщины из кожи вон лезут, чтобы Вы их заметили. Да, они, возможно, неудачно угадали с тем, что Вам нравится. Но отвергать их старания и называть всё это глупостью — это жестоко.
Били, к примеру, нарисовала родинку просто потому, что хотела быть ближе к тому, кого любит… И называть её чувства глупыми — это… невыносимо.
— Вот уж не ожидал. Ты сочувствуешь своим соперницам?
— Я не состязаюсь с ними, — тихо ответила Фэйянь.
— Но ты — единственная, кого я пригласил в эту ночь. Конечно, теперь они будут завидовать. С завтрашнего дня тебя ждут издёвки, возможно — и нечто куда более жёсткое. В гареме случается всякое.
Фэйянь молчала. Всё, что он сказал — правда.
— Ты кажешься рассудительной женщиной, поэтому я скажу это прямо. Всё, что с тобой произойдёт, — не моё дело. Я не стану защищать тебя. Надеюсь, ты не будешь на это рассчитывать?
— Понимаю. Обещаю не докучать Вашему Величеству личными проблемами.
Император сузил глаза, но вскоре улыбнулся — не зло, а с почти детским облегчением.
— Какая ты послушная… Не то, что остальные глупые гуйжэнь.
— Они не глупые. Или, быть может, Вам стоит сказать “наивные”?
— Разницы, по-моему, нет.
— Вы слишком жестоки. Они пришли сюда с надеждами и долгом. Их семьи верят в них. И они стараются, как могут, чтобы заслужить Вашу любовь…
Внезапно его рука резко рванула её за локоть — и Фэйянь оказалась в его объятиях.
— Довольно. Не будем больше болтать. Мы ведь знаем, что в соседней комнате Тунши подслушивает. Всё будет записано — вплоть до последнего слова. Пустая болтовня лишь утомит её.
Тунши — дворцовая писарша, входившая в состав Цзиньшифана. Она фиксировала не только слова, но даже… положения тела, используемые в императорской опочивальне.
— Вы… не любите своих гуйжэнь?
— Это сборище женщин, пытающихся купить моё внимание румянами и мушками. От них воротит.
Он заслонил свет от роскошной лампы, на лице появилась искривлённая усмешка.
— Если бы я был Хуэйжэнь-ди, сжёг бы их лица. Чтобы больше никогда не смогли накраситься.
Фэйянь почувствовала, как по спине пробежал холодок. Но не от страха — от гнева.
Она сжала его запястье. Рука императора была холодной, как нефрит.
— Ваше Величество… пожалуйста, сожмите зубы.
— …Что?
И прежде чем он успел среагировать, она выпрямилась и ударила его лбом в лоб.
Звук был глухим. Император отшатнулся, удивлённо морщась.
— Раз вы не замечаете сами, я скажу вам: вы точь-в-точь Хуэйжэнь-ди.
Гнев поднимался внутри неё, как волна.
Вот он — император, жестокий, холодный, презирающий и насмехающийся над женщинами, что стараются быть замеченными, над их надеждами, чувствами, страхами. Для него всё это — «глупости».
— …Ли гуйжэнь, куда ты собралась? — с трудом держась за голову, прохрипел император.
После столкновения лбами Фэйянь осталась невредимой — её лоб был твёрд как камень. Зато у Юйсяо явно звенело в ушах.
— Я ведь пообещала не беспокоить Вас по личным вопросам, — с безмятежной вежливостью сказала Фэйянь. — Посему… откланиваюсь.
— …Личное, говоришь?
— Я… больше всего на свете ненавижу Вас, Ваше Величество. Чтобы не сказать чего похуже, позволю себе удалиться заранее, — она низко поклонилась с безупречной учтивостью и направилась к выходу из опочивальни.
Распахнув резную дверь с жёлтым драконом, она вышла наружу размашистым, гордым шагом.
У дверей Бао-тайцзянь, неспешно уплетающий поздний ужин, так и застыл с половиной пельменя во рту.
— Эээ… уже всё?
— Похоже, я вызвала неудовольствие Его Величества. Он велел мне проваливать, —
Фэйянь ответила с той самой холодной вежливостью, с которой можно сообщить, что ты, например, проиграл в го.
Она, конечно, не стала рассказывать, что дала императору в лоб.
— Вот как… Какая досада, — вежливо пробормотал Бао-тайцзянь.
— Да, ужасная досада, — спокойно откликнулась Фэйянь, и на прощание бросила взгляд через плечо на закрывшуюся за ней дверь.
Этот дворец — источник несчастий. Пока во главе его стоит такой холодный император…
— Сегодня ты какой-то мрачный, — раздался спокойный голос. Юйсяо встрепенулся. Он сидел в одной из комнат Чжаохэдяня. После полуденного совета его навестили старшие родственники.
Перед ним были его дядя Хуэйчжао-ван Гао Силяо, единокровный брат деда, и его младший дядя Люшоу-ван Гао Бинси, младший брат отца. Оба — уважаемые представители рода.
— Хмуришь брови. На утреннем совете были проблемы? —
вежливо поинтересовался Гао Бинси, указывая пальцем на лоб императора. Несмотря на возраст — ему было за пятьдесят — его черты оставались по-юношески выразительными.
— Нет, утреннее совещание прошло без сучка и задоринки.
— Тогда, может, тебя снова давят семьи У и Жун, настаивая, чтобы ты проявил благосклонность к их дочерям?
— Не то слово. Но я научился отмахиваться — парой вежливых слов всё можно уладить.
— Ну, они ведь с фанфарами своих девиц в гарем запихнули. Хотят побыстрее «урожая» …
Юйсяо усадил Хуэйчжао-вана в кресло. Тот недавно повредил колено, спасая супругу, поскользнувшуюся на лестнице. А ведь ему уже было почти восемьдесят.
— Слышал, вчера ты, наконец, выбрал себе спутницу на ночь. Обрадовался. Хоть одна тебе приглянулась — уже хорошо. Надеюсь, вдовствующая императрица тоже теперь может выдохнуть.
Пока старик спокойно потягивал чай, Юйсяо сжал пальцами виски.
(Ли гуйжэнь… какая же ты непредсказуемая…)
