Сили была введена в покои по протекции семьи Тяо, потому должна была регулярно навещать Цзинфэй с полагаемыми поклонами. Та же, известная своей холодностью, почти никогда не удостаивала её даже кивком. Но придворный этикет обязывал: если встречаешь наложницу рангом выше, обязана склонить голову. Сили отошла к краю тропинки и скромно склонилась:
— Приветствую госпожу Тяо Цзинфэй.
Тяо бросила на неё ленивый взгляд, не сказав ни слова, и прошла мимо, источая тонкий аромат мускуса. Её сиреневое платье шелестело по дорожке, шелковые узоры мерцали в солнечном свете: лилии, хурма, линьчжи — символы «всех благ и исполненных желаний».
(Без сопровождающих? Куда она идёт?)
Как шестая из двенадцати главных наложниц, Тяо Цзинфэй обычно не выходила без свиты евнухов и фрейлин.
— Госпожа Тяо часто гуляет одна, — понизила голос Юго. — Когда я её вижу, у неё всегда такой… печальный взгляд.
Они пошли дальше, и Юго, будто не сдержавшись, продолжила:
— Говорят, до брака с Его Величеством у неё был возлюбленный. Но семья Тяо разлучила их и выдала её за нынешнего императора, ещё тогдашнего князя. Наверное, она до сих пор не может забыть того человека. После свадьбы постоянно отговаривается, чтобы не ночевать с императором. И даже упрёки Императрицы не помогли — всё напрасно.
— Неужели уже десять лет отказывает ему?
— А императору, как назло, это и на руку. Он терпеть не может семью Тяо и рад держаться подальше.
— Почему же он её ненавидит? Семья Тяо ведь — род Императрицы Гунмин?
— Тяо Цзинфэй — племянница Императрицы Гунмин, родной матери императора. Но она была с крутым нравом, и с сыном отношения у неё не сложились. Говорят, когда император был ещё князем, он избегал дворца и жил в отдалённой резиденции.
— Но разве Гунмин-Хуанхоу не умерла ещё до восшествия Его Величества?
— Верно. Когда она скончалась, была всего лишь вдовствующей наложницей под титулом Нин Тайфэй. Уже после восшествия император посмертно возвёл её в ранг Хуантайхоу.
— Она ведь долго болела, да?
— Так точно. Она увлекалась варевами с дальних земель — всё в погоне за красотой. Лекари качали головами: что бы ей ни принесли, лишь бы обещали сохранить молодость — всё пила, даже самые сомнительные снадобья.
Когда-то она была признанной красавицей, способной затмить даже небесную фею. Но и такие лица стареют. В страхе перед увяданием, она отравила собственное тело — и не дожила до сорока пяти.
(Неужели именно это породило в императоре ненависть к женщинам?)
Ссоры с матерью, быть может, и впрямь наложили на него ту печать молчаливой отстранённости.
У пруда, где распускались первые лотосы, из беседки донеслись переливы гу-чжэна. Кто бы ни играл, был настоящим мастером — мелодия грустная, как будто струнами по сердцу.
— Посмотрите… разве это не Тяо Цзинфэй?
Внутри павильона, за инструментом сидела грациозная женщина — лицо, как у Тяо. Юго обернулась в замешательстве.
— Странно… ведь только что она пошла в другую сторону.
Тропинка была прямая, без развилок. Если бы она вернулась, непременно бы столкнулись. Но пока Сили размышляла, мелодия закончилась, и Тяо вышла из беседки в сопровождении евнуха с инструментом и группы фрейлин.
— Постарайся поскорее забеременеть, Вэй Жуйхуа.
Не удостоив Сили улыбкой, Цзинфэй ледяным тоном бросила:
— Тогда, может, мой отец перестанет упрекать меня.
На ней была юбка с теми же узорами «всех благ», короткий жакет с бальзамином, образ дополнял тонкий боковой пучок в виде кольца — причёска в стиле вадо. Такое лицо, такое телосложение, а до сих пор девственна — будто бутон груши, ещё не знавший весны.
— Но будь осторожна. Стоит тебе родить сына — и ты больше не нужна. Мой отец заберёт ребёнка ко мне. Мне-то он не нужен, но и помогать тебе я не стану. Не хочешь умереть — сама себя защищай.
Тяо холодно откинула рукав, пропитанный мускусом. Под краем сиреневой юбки мелькнули богато вышитые туфельки с узором: карп, резвящийся в пруду — символ женщины, поглощённой любовью.
— Госпожа Тяо… вы ведь только что… пошли туда, — Сили показала в сторону тропинки.
— Что ты имеешь в виду? Я всё это время была в беседке.
— Но я буквально только что… вас встретила по дороге…
— Не обозналась ли ты?
— Должно быть, да. После утренней аудиенции госпожа Тяо не покидала павильон.
Тяо переглянулась со своими служанками. Сили пробрал озноб.
(Не может быть… я ведь точно видела её…)
Когда Тяо ушла, Юго нахмурилась, будто силясь что-то припомнить.
— …у неё тогда не было…
— Что?
— У той Тяо Цзинфэй… у неё не было обуви!
— Как так? Но ведь сейчас на ней туфли были.
— Не эта… та, первая. Которая прошла мимо нас.
Под подолом мелькали голые белые ступни. Сили ещё тогда обратила внимание, но, увлечённая рассказом Юго, не успела сказать вслух.
— Та, первая… была босиком?..
Лицо Юго побледнело.
— То есть… та, что прошла мимо нас, возможно, была…
— …живой дух!
Именно так. В народе верили: живой дух, отделившийся от тела, всегда ходит босиком.
5 мая, Праздник Орхидей, известный также как День Купания, был временем очищения — с омовениями в орхидейной воде, чтобы отогнать нечисть.
В ночь на этот праздник Император выбирал наложницу, чтобы та помогла ему искупаться. Та, кто будет удостоена этой чести, считалась фавориткой. Потому каждая из наложниц надеялась быть вызванной.
Прошлые годы Шаоцзин обходился без выбора, не желая мороки. Но в этот раз он приказал: Вэй Жуйхуа — в баню.
— Так значит… появился живой дух Тяо Цзинфэй?..
Шаоцзин облокотился на край купальни и спросил:
Великолепная ванна, выдолбленная в белом нефрите, располагалась под землёй. По краям бассейна были устроены низкие скамьи — на одной из них и сидел он, в то время как Вэй Жуйхуа, неловко, но старательно мыла ему голову. Оба были в лёгких купальных одеждах, наготы не было.
Эта баня была построена ещё при пятом предке Шаоцзина — императоре Лундине, специально для совместных омовений с его любимой супругой. Внутри всё было украшено резьбой по белому нефриту: драконы, фениксы, а над купальней — тонкий изогнутый мостик.
— Да. Я видела это собственными глазами, — кивнула Вэй Жуйхуа, стоя на коленях у края бассейна.
— Ты уверена, что это была не сама Тяо Цзинфэй?
— Не она! Я проверила — та тропинка не ведёт никуда. Никак невозможно, чтобы, пройдя мимо меня, она затем оказалась в беседке у пруда и начала играть на гу-чжэне. И потом… какая ей с того польза? Госпожа Тяо — человек холодный. Не похожа на ту, кто станет разыгрывать меня подобной шуткой.
И правда. Тяо Цзинфэй определённо не из тех, кто находит удовольствие в розыгрышах новичков во дворце.
— Я слышала, что сильное чувство может вытащить душу из тела… Говорят, до брака с Вашим Величеством у госпожи Тяо был возлюбленный. Может… её душа и отправилась к нему? Даже не ведая тела…
Кажется, она испугалась, что задевает запретную тему, и потому замолчала на полуслове.
— Ничего, — спокойно отозвался Шаоцзин. — Я давно знаю об этом.
— Значит, Вы знаете, кто это был?
— Похоже, Ли Шоучжу. Дом Тяо и дом Ли издавна враждуют. Их союз был невозможен, вот родные и разлучили их.
Шоучжу — это титул первого великого советника при дворе, главы Императорского кабинета. По сути — премьер-министр.
Тот самый Ли Шоучжу, получивший пост только в этом году, приходился Ли Тайхоу двоюродным братом. Сорок шесть лет, разница с Тяо Цзинфэй — два десятка. Он был человеком честным, строгим, способным, но безнадёжно старомодным и упрямым. С Шаоцзином они не ладили.
— Враждующие семьи, а между детьми — любовь… Словно в романах Шуан Фэйлуна, — заметила Вэй Жуйхуа.
Шуан Фэйлун был знаменитым писателем, любимцем городской публики, особенно женщин, славился историями о запретной любви.
— Восточная Палата даже провела особое расследование. Я слышал, как всё началось — будто из романа. Всё случилось весной, двенадцать лет назад. Тогдашняя барышня из дома Тяо переоделась юношей и пробралась в Гоцзцзянь.
— В переодевании?
— Да, она изображала студента и училась в высшем училище.
Гоцзцзянь — главная государственная академия. Разумеется, девушкам туда путь был заказан.
— Похоже, дело было в её тётке. Та была подругой старшей принцессы Циюнь, тёти мне по отцу, и отличалась рвением к женскому образованию. У неё при монастыре даосисток даже была своя женская школа.
— И госпожа Тяо была столь способной? — с интересом переспросила Жуйхуа.
— Настолько, что её прозвали «дитя цилиня». Редкий дар.
— И как же всё обернулось в запретную любовь… А! Понятно! Они встретились, когда Ли Шоучжу читал лекции в Гоцзцзяне?
— Тогда он ещё был просто Ли дасюэши. Да, он приехал читать лекцию, сам ведь тоже был выпускником этой академии.
Учёба там была вольной — занятия случались нечасто и в основном формально. Главное — пройти экзамен и получить регистрацию, дальше никто особенно не учился.
— Тяо слушала его с восторгом, то и дело задавала вопросы. А он, несмотря на её дерзость, отвечал терпеливо, без раздражения. Возможно, в споре он и увидел в ней нечто большее — позвал к себе домой, обучать лично. И тогда между ними родилось чувство.
— Любовь между учеником и учителем… — вздохнула Вэй Жуйхуа.
— Старомодный Ли Шоучжу, наверное, и сам не верил, что сможет влюбиться в девушку, младше его на двадцать лет. Но, по его словам, он был искренен и всерьёз хотел взять её в жёны.
Шаоцзин замолчал на мгновение.
— И что поразительно — они не были близки. Она до сих пор девственна. А Ли Шоучжу так и не женился. Возможно… до сих пор хранит её в сердце.
— Какая верность… — прошептала Жуйхуа с завистью.
— И разве это не забавно? Такой правильный, строгий чиновник — и влюбился в переодетую девушку, да ещё в дочь враждебного клана. А если бы решился на свадьбу — подставил бы и себя, и её. Для семьи Тяо это был бы удар по чести. Да и мне было бы унизительно — ведь они хотели выдать её за меня. Даже с покровительством Ли Тайхоу — риск был колоссальный.
— Но всё равно… Он её любил. Настолько, что плюнул на всё. — Таких, как Тяо Цзинфэй, в моем гареме немного. Но всё же есть. И ты, Вэй Жуйхуа, в их числе.
