Как хотелось оставить его у себя. Как не хотелось отпускать. Она удлиняла их прощальный поцелуй, цепляясь за каждое мгновение, зная: до рассвета он должен будет уйти.
(Если бы ты не был императором…)
Она спрятала эту невозможную, отчаянную мечту глубоко в сердце и крепче обняла его спину — ту самую, которую вновь сможет коснуться лишь в следующую ночь.
В середине девятого месяца император со всем царственным двором отправился на гору Суван наслаждаться осенними кленами. Там же, на личных охотничьих угодьях государя, должен был состояться грандиозный турнир по охоте на оленей.
В этом году роскошный залитый солнцем склон был особенно многолюден: юные князья в ярких охотничьих костюмах собрались со всех концов столицы.
— Кажется, ты слишком увлёкся госпожой Вэй Фанъи, — сказал отец, неторопливо взбираясь на своего любимого коня.
Император, даже с годами, не терял царственного облика. Его стройная, немного сухощавая фигура источала ту сдержанную силу, которой он покорял двор десятилетиями. В чертах его лица — ни намёка на дряхлость.
(Сколько лет должно пройти, прежде чем я смогу превзойти отца?)
У него была воля, была жажда власти — но одной решимости мало. Ему нужно было стать умнее, сильнее, хитрее. Каждый раз, когда он оказывался под этим железным давлением, он ощущал растущее беспокойство. И всё же знал: единственный путь — накапливать опыт, шаг за шагом.
— Императрица пожаловалась Ли Тайхоу, — продолжил отец. — Говорит, ты только её одну к себе зовёшь. Хвалится, будто сам Пинши покраснел бы от таких историй. Беспокоится о твоём здоровье.
Ли Тайхоу — бывшая наложница Ли, ныне вдовствующая императрица — была связана с первой супругой, Императрицей Цзя, одной цепью. И стоило чему-то случиться в гареме, как всё сразу доходило до её ушей.
— Хотя после истории с Сюэлюй я не люблю об этом говорить… — отец нахмурился под слепящими лучами осеннего солнца, — но помни: у императора нет даже свободы любить. Чем сильнее твоя привязанность к одной женщине, тем в большую опасность ты её ставишь. Если дорожишь Вэй Фанъи — позаботься о равенстве милостей.
— Отец… как ты сам управлял своим гаремом?
Император Сяоцзин при жизни не провозгласил императрицу, несмотря на горячую любовь к Ли Тайхоу. Она не имела сына — но была безраздельной хозяйкой дворца.
— Гарем — коварное место, — спокойно ответил отец. — Его нельзя управлять так, как конём.
— Тогда что нужно делать?
— Общаться, соблюдая меру. Никогда не вступать в открытую вражду. Но и не потакать. Держись то ближе, то дальше. Строй взаимную поддержку, а не повиновение.
С этими словами отец тронул коня. Чуэйфэн поспешил за ним.
— Говорить легко, — бросил отец через плечо. — А на деле невозможно избежать бури. Гарем — это поле битвы, где день и ночь нельзя терять бдительности. Иначе серый дракон снова поднимет голову.
Имя «Сгоревшего Дракона» заставило его невольно содрогнуться.
Он вспомнил, как однажды, из-за дикой зависти, кто-то порвал в клочья ароматный мешочек Сили. Кто мог гарантировать, что нечто более ужасное не случится снова?
На второй вечер пребывания в летней резиденции на горе Суван…
— Ваше Величество, кажется, сегодня отправился в покои императрицы, — осторожно проговорила Юго, обрезая ногти Сили.
Сама Сили уже знала об этом — он предупредил её заранее.
«Если бы всё зависело только от меня… я бы проводил с тобой каждую ночь. Но я не могу.» Так шептал он в алом лесу, стоя среди горящих, словно пламя, кленов. Даже когда рядом не было никого, даже когда он мог говорить только для неё одной, эти слова всё равно обжигали её сердце.
В первую же ночь их пребывания другой женщине, госпоже Дуань, было позволено разделить с ним постель.
Когда Сили узнала об этом, она как раз принимала ванну, готовясь к долгожданной встрече: её месячные только что закончились. Она тщательно мылась, ароматизировала кожу жасминовой водой, надевала свою лучшее бельё с вышитым павлином и пионами.
Каждая мелочь — причёска, макияж перед сном, тончайшие ткани, запахи, украшения — всё подбиралось ею самой. Она мечтала: пусть даже на одно мгновение, но предстать перед ним самой красивой.
(Я слишком возгордилась этой любовью…)
Она знала, она всегда знала: ей нельзя мечтать о вечной, безраздельной любви императора. Она всего лишь одна из многих. Но, когда служанки начали шептаться о ночи, проведённой Дуань, вода в благоухающей ванне вдруг показалась ледяной.
Жадная до каждой крупицы его внимания, она слишком увлеклась этим счастьем.
На следующий день они снова гуляли вдвоём под алыми кронами клёнов.
Их разговор был тяжёлым. Она не знала, как смотреть ему в глаза, и лишь беспомощно отводила взгляд.
«Только ты.»
Он не пытался поймать её взгляд — он просто крепко прижал её к себе.
«Кто бы ни делил со мной ложе, в сердце моём — только ты.»
Она даже не помнила, что ответила. Всё её существо было занято тем, чтобы удержать внутри бушующий ураган чувств.
Только подумав о том, что ночью его обнимали другие руки, она хотела забыть об узах приличия и завыть от боли.
(Одной любви мало. Я хочу принадлежать ему целиком. Я хочу, чтобы он был только моим.)
Стать единственной женщиной для императора — это всё равно что заставить воду замерзнуть на огне.
Она понимала это. Знала это всей душой. Но боль не утихала.
Она не хотела, чтобы он касался других, даже если между ними не было любви.
Внутри неё снова отозвались давно забытые страхи, как шрамы трёхлетней давности.
(Я снова всё потеряю? Я не смогу его удержать? Он бросит меня?..)
(Я не должна так думать… но я завидую императрице.)
Император как-то говорил: хотя его характер совсем не ладил со строгой и непреклонной императрицей Цзя, ради спокойствия и порядка в гареме он обязан был иногда уступать ей.
Императрица Цзя и наложница Дуань были как вода и пламя, а сам император, ухаживая за обеими, старался удерживать равновесие между могущественными родами Цзя и Дуань.
Сили всё это понимала — но, далёкая от политических расчётов, она лишь по-женски завидовала императрице.
Императрица могла провести с императором всю ночь, а утром — вместе с ним делить утреннюю трапезу, как простая супруга. Она могла просто накладывать ему еду, сидеть рядом за завтраком, разделяя хоть краткий миг обыденного счастья.
(Знает ли она… насколько это редкая, бесценная радость?)
Чем больше Сили размышляла, тем тяжелее становилось на душе. Чтобы прогнать тоску, она решила прогуляться.
Ночь стояла лунная. Серебристый свет лился на землю, обволакивая клёновые рощи.
Вдалеке деревья горели алым пламенем под прозрачным, как вода, сиянием.
— Юго, ты так и не призналась Ташэ Тайцзяню в своих чувствах? — вдруг спросила Сили.
— Э?! Н-нет…?! — Юго чуть не выронила фонарь, так растерялась.
— Правда? Почему? — мягко улыбнулась Сили.
— Как можно! — густо покраснела Юго. — Я на десять лет старше его!
— И что? — ласково возразила Сили. — Любви возраст не помеха.
— Ещё какая помеха! — запротестовала Юго, вся вспыхнув. — С таким возрастом признаваться в любви… смешно же!
Сили тихо засмеялась.
— По-моему, Ташэ Тайцзянь тоже питает к тебе нежные чувства. Я недавно видела, как вы разговаривали — было заметно.
— Перестаньте дразнить меня! — ещё пуще раскраснелась Юго.
— Я вовсе не дразню. — Сили загадочно улыбнулась. — Разве он не подарил тебе ароматный мешочек? И узор там был — две ласточки. Знак влюблённых. Думаешь, это случайность?
Ташэ Тайцзянь славился искусством вышивки. Иногда, в знак благодарности за угощения, он дарил Юго маленькие вышитые подарки. И ароматный мешочек с парой ласточек Юго всегда носила с собой, как самое дорогое сокровище.
— Вы так милы вместе, — мечтательно сказала Сили. — Вам бы только пожениться.
— Ж-жениться?.. — Юго вся замерла, округлив глаза.
Но прежде чем они успели сказать что-то ещё, над рощей пронёсся странный звук — шелест листьев и едва слышные шаги.
Из-за деревьев показалась пара — мужчина и женщина, очень близко прижавшиеся друг к другу.
— Разве это не генерал Инь? — прошептала Сили.
Генерал Инь был младшим братом главы знаменитого рода Инь, родным дядей императрицы Инь. Его знали как хрупкого на вид, но крайне талантливого военачальника — в женских покоях он пользовался немалым успехом.
— Наверное, он гуляет с женой… — тихо сказала Юго.
— Погоди… — Сили вгляделась пристальнее. — Разве это не сама императрица Инь?
Женщина была закутана в вуаль, но черты лица, её осанка — это была несомненно она.
— Не может быть…
И тут их глаза невольно стали свидетелями поцелуя. На миг всё вокруг словно застыло.
Генерал Инь вдруг заметил движение — и резко обернулся в их сторону.
Не теряя времени, Сили схватила Юго за руку.
— Быстрее!
Они бросились бежать через алые рощи, путаясь в тканях и листве.
— Я до сих пор дрожу… — всхлипывала Юго, переводя дыхание. — Кто бы мог подумать… императрица Инь… такое…
