Он протянул сложенный платок. На нём был вышит узор «бабочка на цветке» — высшая награда этой игры.
На свитке была изображена идиллия — звери и птицы, безмятежно отдыхающие в саду.
Бык, лошадь, тигр, змея, жаба, обезьяна, кот, мандаринки, собака, кабан, свинья, летучая мышь, заяц, курица, мышь, овца, коза, попугай, воробей, домашняя утка, олень, ласточка, павлин, леопард, лев…
И где-то среди них таилась подсказка ко времени суток.
— Каждый может назвать лишь один вариант. Кто осмелится первым?
— Это конец часа Нев — бодро отозвалась Фанъи из рода Цюань. — В центре нарисована овца.
— Увы, нет.
— Может быть, час Хай? Ведь кабан изображён в северо-западной части рисунка, — предположила Инь, высшая из Жуйфэй, со всей серьёзностью.
— Логика разумная, но, к сожалению, тоже неверная.
— Смотрите, курица как будто кукарекает. Это же рассвет?
— Рассвет — это слишком неопределённо. Посмотрите внимательнее. Изображено вполне конкретное время.
— Час Инь?
— Нет, скорее Мао.
— А может, всё же Цзы? Ведь только мышь смотрит прямо на нас.
Одна за другой старшие и младшие наложницы пытались найти правильный ответ — безуспешно.
(Ха. Не так-то просто.)
Этот вопрос он придумал сам — после долгих раздумий. И был уверен, что и в этом году никто не даст верного ответа.
— Можно и наугад. Кто ещё не отвечал — попробуйте. Вдруг повезёт.
— Увы, я даже представить не могу, — равнодушно откликнулась Тяо Цзинфэй, выражая скуку.
— Остались Сянъи и Жуйхуа, — напомнила Дуань Жуйфэй с лучезарной улыбкой, обращаясь к двум молчаливым фигурам. — Такой шанс выпадает не каждый день. Почему бы не попробовать?
— Я… я… прощу прощения… я не знаю, — пробормотала Сянъи, явно дрожа от волнения.
Взоры обратились к последней.
— Я не хочу отвечать, — спокойно произнесла Вэй Жуйхуа, без улыбки. Лицо с налётом жемчужной пудры, чёрные волосы стянуты в высокий узел, две тонкие пряди ниспадают до плеч, а в волосах золотая шпилька с амуром и цветками душистого османтуса тихо покачивается, точно крылья бабочки.
На ней был шёлковый наряд, расшитый цветущими белыми магнолиями, а изящный стан с холодноватой аурой заставлял взгляд невольно задерживаться — не красотой, а остротой.
— Почему? Если ты ответишь верно, сегодня ночью ты разделишь ложe с императором, — спокойно, но с нажимом сказала императрица.
— Я не хочу быть вызвана, вот и не отвечаю.
— Небывалая дерзость! — зазвучали возмущённые голоса.
— Подумать только! Не желать благосклонности его величества — разве не безумие?
— Как можно отвергать такую милость?
— Обязанность наложницы — принимать благословение государя. Отказываться — преступление перед небом!
Вэй Жуйхуа молча взирала на этот шум.
— Это поистине неслыханная дерзость, — вскинула бровь императрица. — Однако, дабы сохранить мир на пиру, наказания не будет… если ты немедленно дашь ответ.
Повисла тишина.
Вэй Жуйхуа долго вглядывалась в свиток с птицами и зверями.
— Это полдень.
— Такой ответ уже был. Дуань Жуйфэй сказала: «рядом с колодцем нарисован бык, ‘цзин’ — колодец, звучит как ‘чжэн’, полдень», — напомнил император. — Но иероглифы разные, ответ неверный.
— Мой ответ не связан с быком. Подсказка в кошке.
Её голос прозвучал звонко, как фарфор.
— Посмотрите на глаза кошки. Они прищурены в тонкие полоски. Все знают — в полночь глаза кошки круглые, а днём сужаются. Полдень — вершина янской энергии. Глаз — тонок, как черта. Это символ процветания и благоденствия, как и в узоре с пионом в полдень.
— Верно, — наконец подтвердил император.
Наступила тишина, которую первой нарушила Инь Жуйфэй:
— Поздравляю, Жуйхуа. Тебе достаётся платок с узором «бабочка на цветке».
— Да уж, неожиданно. Отгадала та, кто и идти-то не хотела.
— Вот это ирония — приз за стремление к близости получает та, кто напрочь отвергает саму идею.
— Примите награду, — обратился император к Вэй Жуйхуа и через Аньну передал ей расписной платок.
— Благодарю за милость, — с идеальной вежливостью приняла она.
На лице, даже при таком событии, не дрогнул ни один мускул.
Её ждала ночь в покоях императора — Сяньцзядянь, также известного как Логово Дракона. Всё там было усыпано узорами с пятью когтями — на балках, на потолке, на плитке и стенах — грозные символы могущества.
— Госпожа, умоляю — не делайте ничего на свой вкус, — с тяжёлым вздохом прошептал ей в ухо Ванъянь, пока она спускалась с носилок. — Не думайте, не говорите, не действуйте. Просто сидите и смотрите в потолок. Остальное предоставьте его величеству.
— Ну ты и зануда. Сколько раз ты собираешься это повторить, чтобы успокоиться?
— Хоть три тысячи раз! Я волнуюсь, между прочим!
— Ха. Понятно. Ты, наверное, влюблён в меня, да? Прости, не в моём вкусе.
— Влюблён я, знаешь ли, в себя! Просто берегу себя — вот и предостерегаю тебя! Ты уже и на крышу «уборного» павильона лазила, и чернилами обливала императора, и с тигриной повязкой носилась по дворцу, и в пруд ныряла прямо перед утренним приёмом… а теперь вот — на глазах у всех — заявляешь, что не хочешь вступать в связь с императором! Каждая твоя выходка — это ещё один шаг прочь от моего будущего в Восточной канцелярии! Умоляю, держи себя в руках!
Пыхтя от негодования, Ванъянь отчитал её на ходу. А Юго, не особо слушая, с ленцой согласилась и шагнула под своды дворца, расписанные драконами.
С этого момента она попрощалась с сопровождающими из Цуймэй. Далее её повёл вперёд уже главный евнух из покоев императора. Они шли по длинному коридору, окрашенному в густой алый цвет, пока перед ними не выросли тяжёлые двери с барельефом золотого дракона. Несколько евнухов распахнули их — и порыв густого, почти ощутимого воздуха, будто рычание дракона, окатило лицо.
(Ну что ж, закрою глаза — и всё пройдёт.)
Когда-то Сили, как и любая девушка, мечтала о первой брачной ночи. В воображении слышала, какими словами её будет ласкать любимый, и от этого сердце замирало…
Теперь же мечты давно выцвели. То, что ждёт впереди, — не нежность, а исполнение долга. Всё, что происходит в постели императора, — дело ритуала. Ни чувств, ни горечи, ни радости — просто ещё одна ночь, которую нужно пережить.
— Ты собираешься оставаться лежать на полу? — спросил недовольный голос.
Она очнулась. Главный евнух уже удалился, и теперь в освещённой приёмной остались только они вдвоём.
Сили по-прежнему стояла на коленях. Она подняла глаза — прямо на императора. Тот откинул шёлковую занавесь и с раздражением взглянул на неё.
Он был одет в домашний халат, расшитый пятикоготными драконами. Длинные волосы собраны в низкий хвост, ниспадающий на спину. Красивое лицо, искажённое усталостью, казалось даже ещё притягательнее.
Сили поднялась и последовала за ним в опочивальню.
Внутри воздух был насыщен ароматом благовоний — с благовонием драконьего жира справлялся резной финиковый кадильник в форме феникса. Мягкий свет падал от птичьих светильников, но в комнате всё равно царила полутьма — и именно это вселяло в Сили тревогу.
Она не любила тьму. В темноте всплывали воспоминания той самой ночи.
— Если ты рассчитываешь, что я сам буду снимать с тебя одежду, боюсь, мы тут до утра провозимся, — сказал он с раздражением.
Он опустился на ложe, бросив на неё усталый взгляд.
— В книге «Таинства Золотого Будуара» сказано, что для мужчины снять с женщины пояс — это высшая прелюдия, — произнесла она с лёгкой улыбкой.
Книга о секретах спальни, составленная специально для дворцовых дам, — все сорок томов Сили успела изучить.
— Да сколько ж можно их развязывать… Я уже, кажется, навсегда потерял к этому вкус.
В гареме — три тысячи наложниц. Даже если развязывать по одной — кого угодно утомит.
Он смотрел на неё без особого интереса. Она молча начала снимать с себя накидку, затем халат, потом нижнее бельё…
— Что с тобой? — вдруг спросил он, глядя на неё пристально.
— Что-то не так?
— Ты совсем не смущаешься?
Сили уже не в первый раз предстала обнажённой перед другими. Перед тем как попасть в гарем, она прошла строгий осмотр — евнухи из Управления интимных дел скрупулёзно обследовали её тело на наличие шрамов, болезней, дефектов. Только после этого ей позволили вступить в ряды наложниц.
(Точно скотину на рынке проверяли…)
Но протестовать было бесполезно. В их положении — наложницы были не женщинами, а живыми украшениями.
— Ха! Ой, как неловко! — театрально воскликнула она, прикрывая лицо руками.
— …С тобой всё в порядке?
— Просто исполняю волю императора. Приказали — смущаюсь, — без тени эмоций отозвалась она.
— У тебя две руки. Лицо ты прикрыла. А остальное?
— Хотите, прикажете, и я прикрою что-то другое. Что вам будет угодно?
— Всё, хватит. Подойди сюда.
Она сделала шаг, и он схватил её за обнажённые руки, усадил на ложе.
— Надеюсь, ты не ждёшь от меня сладких признаний. Я с тобой не от любви сплю.
— Ну, в этом мы с вами солидарны. Я вас тоже не по любви пускаю к себе.
В свете ламп её кожа казалась почти прозрачной. Император провёл взглядом по плечам, по изгибу спины…
(«Два льва, играющие с жемчужиной…»)
На балдахине над ложем был вышит узор с двумя львами, играющими мячом — символ единения мужчины и женщины, зачатия, гармонии супружеской жизни. Подобный орнамент был идеален для спальни императора.
— На что уставилась?
— Ни на что.
Она закрыла глаза, словно пытаясь отгородиться от происходящего. И в голове уже слышала, как завтра с утра, на приёме у императрицы, на неё польётся очередной дождь из шипящих насмешек.
