Я откинула полог и вышла. Чёрная громада крепости терялась в метели, и под серым небом эта первая застава Поднебесной стояла мрачная и величественная.
Я замерла. Десять лет назад именно здесь я впервые встретила Кумоэра. Тогда, когда Сяо Хуань исчез, а Императорская Матерь возвела на трон Юй‑вана, я поклялась Сяо Цяньцину доставить подкрепление в столицу и, держа в руках посмертный указ Сяо Хуаня, пересекла эти ворота, направляясь в Цзяньчжоу.
Тогда, увидев чужие стены, я испытала странное утешение. За ними был Кумоэр, тот, кто когда‑то, подобно одинокому волку, впервые позволил себе слабость и обнял меня в своём шатре. Если в тот миг я ещё могла кому‑то верить, то только ему.
Есть доверие, которое не требует долгих лет, но выдерживает их, оставаясь прочным, как прежде. Тогда Кумоэр не подвёл меня. Ныне, выступив против татар, он не подвёл и Сяо Хуаня.
Но что ждёт нас теперь? Никто не мог сказать.
Полог тихо шелохнулся, и Сяо Хуань, в чёрном плаще, вышел из повозки. Я взяла его за руку и улыбнулась.
Он ответил той же улыбкой, сжал мои пальцы.
Узнав о прибытии государя, главнокомандующий Ляодуна Цао Си уже ожидал у ворот с офицерами. Он поспешил приветствовать и проводил нас в город.
В покоях Сяо Хуань переоделся в лёгкую одежду и, сев в приёмной, велел позвать Цао Си и командиров гарнизона.
Я вложила ему в руки жаровню, заварила горячий женьшеневый чай. Он, листая донесения, расспрашивал о численности войск и запасах.
После мира с нучжэнь Великий У потерял Фушунь и Гуаннин, почти весь Ляодун. Лишь Нинъюань и Цзиньчжоу, стоящие клином с Шаньхайгуанем, ещё держались. Если Кумоэр поведёт войска на юг и перейдёт Ляохэ, всё повторится, как в восьмом году Дэю.
Когда доклады стихли, в тишине вперёд шагнул молодой чиновник:
— Государь, одними стенами беду не удержать!
Сяо Хуань не разгневался и только улыбнулся:
— А как же, по‑твоему, следует поступить?
— Ляодун — земля плодородная, войско сильное, — ответил тот твёрдо. — Лишь обороняться, всё равно что запрудить реку, не дав ей выхода. Рано или поздно плотина рухнет.
Слова его звучали дерзко: он упрекал государя в том, что тот когда‑то не довёл победу до конца и заключил мир. Цао Си вспотел, рука в рукаве дрожала.
Сяо Хуань снова улыбнулся:
— Как тебя зовут?
— Чиновник Министерства военных дел, отдела должностей, Лю Шиань, — ответил тот, глядя прямо, без страха.
— Цао, — сказал Сяо Хуань, — выдели десять тысяч конницы, тридцать тысяч пехоты и двадцать красных пушек. К рассвету пусть будут в Нинъюане. Лю Шиань назначается начальником отдела и комиссаром при войсках Шаньхайгуаня. Ты, Лю Шиань, — он улыбнулся, — выпускник одиннадцатого года Дэю, если не ошибаюсь? Цао рекомендовал тебя сюда. Поедешь со мной в Нинъюань.
От шестого ранга до пятого два чина разом. Лю Шиань опомнился, опустился на колени:
— Слушаюсь, государь.
Сяо Хуань кивнул, тихо кашлянул:
— Встань.
Я поспешно подала ему чай, погладила по груди. Он был измотан дорогой, но, несмотря на слабость, не позволял себе отдыха.
— Я же говорила, хоть немного поспал бы, — прошептала я с упрёком.
Он улыбнулся, сжал мою руку:
— Прости, что тревожу тебя.
Я бросила взгляд на смущённых чиновников, что опустили головы, и, не стесняясь, села рядом. Поднесла чашу к его губам, помогая сделать глоток.
Когда совещание закончилось, он наконец позволил себе расслабиться. Глаза его закрылись, рука поддерживала голову, кашель всё ещё не проходил.
Я провела пальцами по его бровям, обняла, и поцеловала в бледные губы. Сердце сжалось от жалости.
— Опять не даёшь покоя, — прошептала я.
Он улыбнулся и обнял меня за талию:
— Всё хорошо.
Эти слова я слышала слишком часто. Я только покачала головой и спросила:
— Сяо‑дагэ, как ты объяснишься с Кумоэром?
Он взглянул на меня, чуть удивлённый, и улыбнулся, не отвечая.
— Думаешь, я не поняла? — сказала я, глядя прямо. — Ты нарочно при мне отдал приказ о переброске войск и возвысил Лю Шианя, чтобы я подумала, будто ты готовишься к войне. А я спрашиваю не об этом, а о том, как ты собираешься объяснить всё Кумоэру.
Он тихо рассмеялся, не возражая.
Я ослабила объятие, чтобы видеть его лицо:
— Не думай, будто я всё ещё та, что десять лет назад не понимала твоих мыслей.
Он засмеялся мягко:
— Значит, десять лет назад ты и правда ничего не понимала?
Я не удержалась от смеха и ткнула его пальцем в плечо:
— Я сказала «иногда»! Не перевирай!
Он тоже рассмеялся, и напряжение рассеялось.
Я оглядела комнату. За ширмой из чёрного нефрита всё было по‑прежнему. Это те самые покои, где он жил восемь лет назад. Тогда, вернувшись из‑за границы, мы едва успели обнять друг друга, прежде чем брат увёз меня обратно в столицу.
Я посмотрела на Сяо Хуаня. Его лицо почти не изменилось, но в нём появилось что‑то новое. Тихая глубина, как море под звёздами.
Я наклонилась, поцеловала его ресницы, встала и, улыбнувшись, потянула за руку в спальню.
Он, как всегда, не возражал, лишь улыбнулся и пошёл за мной.
У самой кровати я обвила его шею, шепнула, касаясь губами уха:
— Сяо‑дагэ, то, чего мы не успели тогда, давай восполним сейчас?
Он понял, улыбнулся, но не ответил сразу.
— Тебе не больно? — спросила я, тревожно глядя на него.
— Всё в порядке, — сказал он тихо, и в голосе прозвучала странная решимость. — Сегодня можно.
Я не успела понять, что он имел в виду, как его губы коснулись моей шеи.
— Цанцан, дверь не заперта, — прошептал он, его дыхание обожгло мне кожу.
Мне было уже всё равно. Я пнула дверь, и, не заботясь, закрылась ли она, потянула его к себе.
— Тебе не больно? — спросила я снова, развязывая пояс.
Он поймал мою руку и вздохнул у самого уха:
— Цанцан, не спрашивай столько раз.
Я рассмеялась, но руки уже скользнули по его груди, касаясь старых шрамов, и губы последовали за пальцами.
Он пах травами и снегом. Его дыхание смешалось с моим.
Когда всё стихло, мы лежали под опущенным пологом, утомлённые и счастливые. Я откинула с его лба прядь, поцеловала губы и шепнула:
— Сяо‑дагэ, я люблю тебя.
Он улыбнулся, обнял меня и прижал к себе.
