Сяо Хуань кивнул:
— А здесь, в лагере, сколько людей?
— Пять тысяч, — усмехнулся Кумоэр. — Видишь, сколько шатров? Почти все пустые. Даже дым костров был обманом.
Я ахнула. Привести под стены вражеского города всего пять тысяч — безумие! Но Сяо Хуань лишь улыбнулся:
— Ты и вправду доверяешь мне.
Кумоэр приподнял бровь:
— А ты, Сяо Хуань, сколько привёл?
Всего несколько телохранителей и я — толку немного. Если бы Кумоэр захотел нас задержать, выбраться отсюда было бы почти невозможно.
Они переглянулись и, не говоря больше ни слова, склонились над картой. Как и прежде, в лагере под Датуном, их разговор был быстрым и точным, полным расчётов и тонких ходов.
Когда я поняла, что переговоры затянутся, решила поискать что-нибудь горячее. В этот момент в шатёр вошёл Чику, не произнеся ни слова. Он нёс большой медный кувшин, обёрнутый шкурой, из горлышка поднимался пар, пахло солоноватым молоком.
Я улыбнулась, взяла кувшин и разлила чай по чашам — Сяо Хуаню, Кумоэру и всем стражам, стоявшим у входа. Тёплый напиток с солью был особенно ароматен в эту холодную ночь.
Когда дозорные прокричали пятый раз, за окном уже бледнел рассвет. Сяо Хуань и Кумоэр наконец оторвались от карт.
Кумоэр глубоко вздохнул и сказал:
— Асылан убивал нучжэней, не людей Великого У. Если это станет ясно, тебе, Сяо Хуань, вовсе не обязательно вмешиваться.
Сяо Хуань улыбнулся устало:
— Когда я просил тебя помочь Датуну, ты ведь тоже мог остаться в стороне.
Кумоэр рассмеялся:
— Это другое. Эсэнь стал бедой для всех нас. Я не мог позволить ему укрепиться.
— А если оставить его остатки за перевалом, — тихо добавил Сяо Хуань, — завтра они станут бедой и для Великого У.
Я подошла, обняла его за талию:
— Хватит спорить, скоро рассвет, пора возвращаться.
Кумоэр засмеялся:
— Смотри, Цанцан ревнует.
Я фыркнула, но Сяо Хуань лишь мягко кашлянул.
— Всё хорошо? — спросила я.
Он кивнул и, сжав мою руку, сказал Кумоэру:
— Завтра, в час Хай, встретимся под стенами.
— Под стенами, — ответил тот.
Мы простились. Чику проводил нас до окраины лагеря, и, когда мы вернулись в город, небо уже светлело.
Сяо Хуань, измотанный бессонной ночью, не позволил себе отдыха. Едва рассвело, он созвал военачальников и начал готовить войска к выступлению. Я сидела рядом, заставляя его пить лекарство, и, согретая жаром очага, незаметно задремала.
По пробуждению я увидела, что в комнате никого нет. Я лежала, положив голову ему на колени, укрытая мягким пледом. За окном сиял белый свет, снег делал утро неотличимым от дня.
Он посмотрел на меня и улыбнулся:
— Цанцан.
Я обняла его, прижалась к груди и тихо рассмеялась:
— Сяо-дагэ.
Великий У и Нучжэнь вновь объединились против врага, на этот раз против остатков татарских войск, скрывшихся за снежными равнинами.
Двадцать третьего дня одиннадцатого месяца снег наконец прекратился.
В час Хай, под лунным светом, горы и поля у Цзиньчжоу лежали под свежим снегом, сверкая серебром. Воины стояли у стен, не в боевом строю, а в ожидании союзников.
В повозке, освещённой тусклым пламенем жаровни, Сяо Хуань, впервые за долгое время свободный от дел, рассматривал шахматную доску.
— Государь слишком милосерден, — тихо сказал Лю Шиань, сидевший рядом. — Не решается пожертвовать фигурой.
Сяо Хуань улыбнулся:
— А ты как думаешь, Шиань, что теперь происходит в Ляодуне?
Тот помедлил:
— Кумоэр всегда действовал дерзко и непредсказуемо, но ныне он поспешен. Притворная осада Цзиньчжоу — ход острый, но без поддержки времени и людских сердец победа сомнительна.
Сяо Хуань кивнул:
— А если смотреть шире?
— Цзяньчжоу растёт уже десятки лет, — ответил Лю Шиань. — Если считать их врагами — беда, если подданными — не покорятся. Но если позволить им и дальше крепнуть, однажды они станут угрозой для державы.
Сяо Хуань положил камень на доску и сказал спокойно:
— Тогда поговорим об этом через десять лет.
Лю Шиань побледнел, не найдя слов.
В этот миг снаружи загрохотали копыта. На белом поле показались всадники — Кумоэр прибыл.
Он подъехал к строю, ветер развевал его серый мех, лицо было резким, как вырезанное ножом.
— Кумоэр из Нучжэнь здесь! — громко произнёс он. — Государь Великого У, готов ли ты помочь мне изгнать врага и отомстить за кровь?
Сяо Хуань вышел из повозки, глядя на него через строй воинов.
— Великий У и Нучжэнь связаны кровью, — сказал он негромко, но ясно. — Враг Нучжэнь — враг Великого У. Тридцать тысяч воинов Цзиньчжоу выступят вместе с ханом Кумоэром, чтобы очистить нашу землю.
Кумоэр выхватил саблю, поднял её к небу и крикнул:
— Изгнать татар! Очистить родину!
— Изгнать татар! Очистить родину! — подхватили тысячи голосов.
Крик был подобен вою волков под луной. В нём звучали скорбь и ярость, пронзающие небо.
Через два дня объединённое войско Великого У и Нучжэнь в сто тысяч человек настигло у Цзяньчжоу остатки татар под предводительством Асилана. Битва длилась три дня. Снег на равнине стал алым, у реки Суцзы лежали горы тел. Почти все татары были уничтожены, сам Асылан пал в бою. Потери Нучжэнь не превышали тысячи. Победа была полной.
Наутро, когда бой стих, Кумоэр вернулся к стенам Цзиньчжоу. Он выдернул из ножен саблю, вонзил её в землю по рукоять и громко произнёс:
— Пока я жив, ни один всадник Нучжэнь не переступит через это лезвие. Кто ослушается — изменник!
Небо было чистым, горы сияли, и, когда он поднял глаза к стенам и улыбнулся, мир словно померк.
После битвы Кумоэр остался в Цзиньчжоу ещё на два дня, приводя дела в порядок.
Пока Сяо Хуань был занят, я вырвалась с ним на прогулку за город. Мы поднялись на холм, откуда виднелись горы и редкие кусты, пробивавшиеся из-под снега.
Мы скакали наперегонки, и кровь заиграла в теле. Я смеялась, запрокинув голову, и крикнула в небо. Давно я не чувствовала такой свободы.
Кумоэр, глядя на меня, сказал:
— Цанцан, я люблю тебя такой, как цветок, что умеет ходить.
Эти слова он уже говорил когда-то. Я рассмеялась:
— Только ты можешь сравнить меня с цветком. Мой брат бы сказал, что я безумная баба.
— Для меня ты самая прекрасная, — ответил он просто.
