Пятнадцатого ноября, у подножия Хуцю.
Хотя до назначенного поединка оставалось больше десяти дней, в Сучжоу уже стекались люди со всего Улиня. В постоялых дворах стоял непрерывный гул приветствий:
— Господин Ван! Какая встреча!
— Заместитель Шэнь! Давно хотел навестить ваш охранный двор!
— Герой Фэн! Слышал о вас немало!
— Не смею, не смею! Это я давно мечтал познакомиться!
— Старший Гао!
— Настоятель Фэйсян!
Даже осенняя морось не могла заглушить этот шум.
По узким улочкам, между серых черепичных крыш, медленно ехала повозка с чёрным навесом. Кучер в плаще и шляпе остановил коней, снял с себя мокрую накидку, обнажив белую рубаху, и раскрыл масляный бумажный зонт у дверцы.
Из повозки вышел молодой человек в тёмном плаще. Его лицо было спокойным, почти усталым.
— Одну верхнюю комнату, — сказал он тихо.
Хозяин, не решаясь расспрашивать, поспешил выдать ключ. Молодой человек, не теряя времени, поднялся наверх. Следом за ним вошёл спутник в белом, всё ещё в шляпе, и только когда оба скрылись на лестнице, кто-то из присутствующих буркнул:
— Ишь, важные какие!
В комнате, захлопнув дверь, юноша в тёмном уселся на кровать, закинул ногу на табурет:
— Ну-ка, помни мне ноги.
Белый снял шляпу, поставил её на подоконник, покорно шагнул вперёд.
— Не смей, — засмеялся тот, — я не осмелюсь позволять самому императору Великого У это делать.
Белый, всё так же улыбаясь, снял промокшие сандалии:
— А кто сказал, что я собирался?
Сюй Лай, узнавший его, рассмеялся и бросил на кровать меховую накидку:
— Кто бы мог подумать, что убийцы развесят твои портреты по всей Сучжоу! Одно беспокойство!
Он вспомнил вчерашнюю встречу за городом с молодой ученицей из филиала секты. Девушка, остановив их повозку, беззаботно сообщила:
— Наш глава зала наказан и отправлен в главный зал на покаяние. Учитель сказал, что и глава Сюй должен пойти вместе. Учитель уже выехал в Хуцю с четырьмя хранителями и глава Лю из Светлого зала.
Сказав это, она легко повернулась и ушла, оставив обоих в недоумении.
Сюй Лай тяжело вздохнул. Само покаяние его не пугало. Он знал, что нарушил приказ, помогая Сяо Хуаню, но не ожидал, что глава секты лично прибудет в Сучжоу.
Сяо Хуань тем временем улыбнулся:
— Одну комнату снял, значит, кто-то спит на полу?
— Пожалуй, — кивнул Сюй.
— Тогда сыграем партию в шахматы, решим, кто ляжет на кровать?
Сюй усмехнулся:
— Лучше сразу скажи, что я сплю на полу.
Сяо Хуань рассмеялся, потом вдруг спросил:
— Брат Сюй, а не свёл бы ты меня с вашим главой?
Сюй вздрогнул, долго молчал, а потом спросил ровно:
— Зачем?
— Не за смертью же иду, — мягко ответил Сяо Хуань. — Просто давно не видел её, хочу повидаться.
— Давно — это сколько?
— Лет шесть, — задумался он.
— Второй год правления Дэю, — усмехнулся Сюй. — Тогда меня как раз приняли в секту. Время летит…
Он поднялся:
— Ладно, сыграем. Всё равно проиграю. Только запомни: когда увидишь Учителя, хвали её молодость и ни в коем случае не называй «старушкой». Иначе взбесится.
Сяо Хуань рассмеялся:
— Запомню.
Дождь всё ещё моросил. В западной части Сучжоу толпились люди, глядя на развешенные на стене розыски. Под красной зонткой стояла девушка в лиловом, с двойными косами.
— Так это и есть Сяо Юньцун? — удивилась она.
— Ага, — ответила девушка в белом с мечом. — За его голову дают тысячу лянов. Красавец, надо признать.
— Вот-вот! — оживилась та, что в лиловом.
— Хотя, если бы нос повыше, глаза побольше… Но и так неплох.
— Настоящий лучше, чем на портрете, — вдруг раздался третий голос.
Они обернулись. Позади стояла девушка в алом, с упрямо сжатыми губами. Не говоря больше ни слова, она вскочила, сорвала со стены лист и бросила его в грязь, растоптав каблуком.
— Что уставились? Бумагу никогда не видели? — бросила она и, схватив за руку стоявшего рядом чёрноодетого юношу, быстро ушла.
Она не заметила, что неподалёку, под белым зонтом с нарисованным бамбуком, кто-то следил за ней. Юноша с мягкой улыбкой прошептал:
— Дочь рода Лин… любопытная девица.
Он двинулся вслед, и зонт с бамбуком поплыл над улицей. Белые сапоги его оставались чистыми, хотя под ногами хлюпала грязь. На белом одеянии золотыми нитями сверкала вышитая половина солнца.
Тихо, почти нараспев, он произнёс:
— Юноша слушал дождь в доме песен, при свечах и шёлковых занавесях… Муж слушает дождь в лодке, где низко плывут облака и гуси кричат на ветру… А ныне монах слушает дождь под кельей, седея у висков… Радость и печаль, всё без следа…
Так, напевая, шёл Лю Хуайсюэ, правый глава Светлого зала секты Линби. Ветер тронул его рукава, и вместе с дождём в воздухе разлилась прохлада.
— Капли на ступенях, до самого рассвета, — закончил он тихо.
Четвёртое ноября. Запад Сучжоу.
Дождь не прекращался. Под зонтом я шла по улице, слушая, как капли стучат по бумаге. Редко мне выпадало идти вот так, одной. Я вовсе не всегда шумная и упрямая, просто люблю, когда рядом есть голоса, когда есть кому улыбнуться, кому пожаловаться.
Я не такая уж упрямая, как кажется. Просто не люблю, когда за меня решают. Как тогда не захотела становиться женой человека, чьего лица толком не видела, и убежала. А потом вдруг поняла, что тот человек вовсе не так плох, и стала держаться рядом. Всё просто.
Я всегда знала, чего хочу, и не боялась тянуться к этому. Любить — значит любить, не любить — значит нет. Стоять на месте из-за пустых условностей — глупость.
Шагая по лужам, я думала о многом, но мысли ускользали, оставляя лишь шум дождя, будто падающего где-то очень далеко.
К вечеру улицы опустели. Лишь редкие торговцы в плащах проходили мимо, не зазывая покупателей.
