Он замер, потом снова улыбнулся:
— Девушке не к лицу яды. Лучше я научу тебя делать благовония. Там тоже нужны знания о травах и веществах.
Она кивнула:
— Всё равно, лишь бы учиться.
Он усмехнулся:
— Надеюсь, ты никогда не станешь настоящим мастером.
Она хитро прищурилась:
— А если когда-нибудь мой яд убьёт тебя, значит, я стала мастером.
— Вот как? Посмотрим, на что ты способна, — рассмеялся он.
С тех пор она училась только у него. Чтобы преподавать, он сам изучал свойства благовоний и трав, а потом терпеливо передавал ей.
Когда человек чем-то увлечён, время летит незаметно. Годы прошли. Ради удобства она переселилась в уединённый зал Инхуа, где могла свободно работать. Постепенно она овладела искусством ароматов, знала каждую формулу, каждый древний рецепт.
Она часто придумывала новые смеси и приносила показать ему. Сначала открыто, потом, однажды, ради забавы, подсыпала аромат в его одежду и спряталась, чтобы посмотреть, заметит ли он.
Он вошёл, сразу улыбнулся, взял ткань и поднёс к лицу:
— Камфора, орхидея, немного «Мисянь‑сань» ( сонный порошок школы Эмэй). Назвала уже?
Она ловко замаскировала запах, но средство не подействовало.
Она выскочила из‑за шкафа и скорчила рожицу:
— «Пьяный бессмертный»! Так я его назвала!
Он засмеялся:
— Без цвета, без запаха, коварнее прежнего. Даже бессмертный опьянел бы. Хорошее имя.
Она показала язык:
— Не радуйся! В следующий раз непременно попадёшься!
Так началась их игра. Она придумывала новые смеси, он распознавал их. Для других это было бы смертельно опасно, но для них стало забавой.
Он никогда не спрашивал, зачем ей на самом деле нужны эти знания, а она не объясняла. С тех пор во дворце никто не смел прибегать к ядам. Кто осмелился бы состязаться с ней?
Но слухи множились. Говорили, будто в зале Инхуа живёт женщина, замышляющая отравить Императора. Одни считали её дочерью покойного государя, другие — оставленной наложницей, третьи связывали с давними тайнами дворца.
Она не обращала внимания, ухаживала за цветами, перебирала травы, жила спокойно, и годы текли, как аромат, растворяясь в воздухе.
Пока однажды, поливая духэн, она не увидела у дверей женщину в роскошных одеждах. Та шла быстро и решительно, и в её шагах звучала безвозвратность.
Подойдя, женщина сказала:
— Я слышала, ты хочешь убить государя. Объединимся?
Это была она? Та, ради которой он когда-то улыбался с такой нежностью? Нет, не могла быть.
Ин подняла голову, встретила её взгляд своими тёмными глазами и спокойно ответила:
— Хорошо. Я рада, что нашёлся кто-то, кто хочет убить моего брата, дэфэй.
Женщина будто сбросила тяжесть и глубоко вздохнула. В её глазах мелькнуло что-то… то ли облегчение, то ли отчаяние.
Ин молча смотрела на неё, играя пальцами. Между ними заклубился новый аромат, безвредный, но с примесью мака, вызывающий зависимость.
Она улыбнулась:
— Дэфэй, возьми этот аромат. Он называется «Не достигнуть желаемого».
Женщина посмотрела на неё, и печаль в её взгляде стала явной. Она взяла аромат и прошептала:
— Прекрасно пахнет. Мне нравится.
Ин улыбнулась, но в глубине её взгляда уже рождался ветер новой эпохи, эпохи Дэю.
Дэю восьмой год, двадцать второй день двенадцатого месяца.
Перед залом Тайхэ она видела, как человек под именем Гуй Учан ударом ладони сбросил его с помоста; как девушка, что была рядом, упала без сознания; как Ли Хунцин бросился к телу, но застыл, а потом был отброшен прочь; как кто-то унёс тело за стены дворца; как Императорская Матерь, услышав слова «нет дыхания», побледнела; как Чу‑ван Сяо Цяньцин прорвался сквозь стражу, неся ту девушку на руках.
Среди рыдающей толпы она одна подняла голову и посмотрела туда, куда исчез тот человек.
Она знала его. Ещё в первый год, когда поселилась в Инхуа, однажды утром он стоял у её постели в маске, в синем одеянии. Когда она проснулась, он снял маску. Лицо было бледное, красивое, с усталостью между бровей, но в этот раз солнечный луч осветил его глаза, и в них было столько мягкости.
У неё защипало в носу. Она вскочила:
— Ты жив!
Он улыбнулся той же тёплой улыбкой, что когда-то у брата:
— Да. Только никому не говори, даже ему.
Она не успела кивнуть и сразу спросила:
— Почему ты назвал меня Ин?
Он ответил спокойно:
— Потому что «Ин» — это свет, свободный, как у светлячка. Разве плохо быть таким светом?
Она вспыхнула:
— Какой я свет — не твоё дело!
Слёзы блеснули в её глазах, а он всё так же мягко улыбался, как тот мальчик у пруда, с глазами, в которых отражалось всё небо.
Она — свободный светлячок. Так сказал когда-то брат. Теперь эти слова повторил тот, кого она ненавидела, кому клялась не прощать, но чьего тепла всегда ждала. Её отец.
В холодный ветер двенадцатого месяца восьмого года Дэю она посмотрела в ту сторону, где он исчез, и тихо подошла к раненому Ли Хунцину, опершемуся о стену. Она потянула за край его одежды и едва слышно сказала:
— Не погаснет.
Он вздрогнул и схватил её за плечи:
— Ин, ты ранена? Что ты сказала?
Она подняла лицо, встала на цыпочки, легко коснулась его губ и улыбнулась:
— Я сказала, такой свет не погаснет.
Слеза скатилась по её щеке и упала на руку, тёплую, как тогда, много лет назад, когда благородный мальчик вынул ладонь из грелки и без колебаний взял её грязную руку.
Тогда она подумала, может быть, он и вправду свет. Тёплый, живой, способный освещать путь очень далеко.
