В воскресенье, сразу после возвращения из поездки по Хокурику, Канако позвали в дом родителей Тацуро. Семья решила собраться и обсудить, что делать дальше. Звонил свёкор.
— Мы, конечно, не уверены, что разговор что-то решит, — сказал он мягко, — но ведь тебе, Канако, одной дома только тревожнее. Давай все вместе соберёмся, поговорим.
В его голосе слышалось участие, забота о невестке.
— Есть, может, не захочется, но я закажу суши из соседнего ресторана, так что приходи с расчётом на обед.
Аппетит у Канако был, но после Хокурику ей уже надоела сырая рыба. Однако возразить она не решилась и тихо ответила:
— Да, конечно.
На самом деле идти в дом Тацуро ей не хотелось. При мысли, что свекровь снова может сорваться, желудок сжался. Но отказаться не хватало духу. Она убеждала себя, что нужно лишь немного потерпеть, и согласилась.
Перед выходом Канако села перед туалетным столиком. Кожа выглядела свежей, будто после отдыха в горячих источниках. Чтобы не казаться слишком бодрой, она нарочно наложила плотный слой тонального крема, собрала волосы назад и придала себе скромный вид.
Свёкор говорил, что свекровь последние дни лежит в постели, почти не ест и даже ездила в больницу на капельницу. Канако подумала, придёт ли когда-нибудь день, когда та смирится с исчезновением сына? От этой мысли ей стало тревожно.
К полудню Канако приехала в дом Хаттори. Там уже была младшая сестра Тацуро — Ёко, её ровесница, незамужняя, работавшая в крупной девелоперской компании. Уверенная в себе, даже самоуверенная, она любила рассказывать, какие важные проекты ей поручают. Канако всегда чувствовала неловкость рядом с ней, яркий макияж, броские украшения, бренды с головы до ног, всё это было ей чуждо.
Даже Ёко, обычно оживлённая, сегодня выглядела мрачной. Она жила одна в квартире в центре, но, тревожась за мать, последние дни проводила в родительском доме. Канако давно не видела её в простой домашней одежде.
В гостиной собрались четверо: свёкор, свекровь, Ёко и Канако. Современный интерьер, безупречно подобранный, словно из выставочного зала, всегда вызывал у Канако неловкость. Светлые стены и мебель казались слишком яркими, холодными.
— Сестра, ты как себя чувствуешь? — первой заговорила Ёко. — Мама совсем слегла, я и за тебя волнуюсь.
Хотя они были одного возраста, Ёко по обычаю называла её «старшей сестрой». Канако это звучание всегда немного коробило, но спорить с традицией было бессмысленно.
— Нет, я в порядке. Стараюсь есть, даже если не хочется.
— Не похудела?
— Не знаю, на весы не вставала.
Пока она отвечала, Канако почувствовала, что Ёко внимательно, почти придирчиво осматривает её с головы до ног. От этого взгляда стало не по себе. Ёко выглядела женщиной, которая многое повидала и знала цену людям.
— Мама рассказала мне кое-что, но, сестра, у тебя и правда нет никаких догадок?
— Совсем никаких. Всё случилось внезапно.
— Но вы ведь жили вместе. Может, он вёл себя странно? Молчал, о чём-то тревожился?
— Не заметила. Тацуро в последнее время поздно возвращался, мы почти не разговаривали.
— То есть он избегал разговоров?
— Не думаю…
От напора вопросов Канако вспыхнула.
— Эй, Ёко, — вмешался свёкор, — не допрашивай Канако. Если бы она знала хоть что-то, давно бы сказала.
— Но если она не вспомнит, мы же ничего не поймём, — не унималась та. — Прошла неделя, может, теперь ей легче, и что-то прояснилось?
— Всё равно ты слишком торопишься, — строго сказал свёкор. — Канако сейчас больше всех потрясена.
Свекровь, до того лежавшая на диване, приподнялась и с укором бросила:
— А я, по-твоему, нет? Мне не меньше больно!
— Ладно, ладно, — примиряюще поднял руки свёкор. — Всем тяжело. Никто не ожидал, что Тацуро способен на такое.
— «На такое», это как? — вспыхнула свекровь. — Ты что, преступником его считаешь?
— Нет, я не это имел в виду… — он запнулся.
— Но ведь факт остаётся фактом, — вмешалась Ёко. — Он перевёл деньги клиента на другой счёт и снял оттуда два миллиона йен. Это и есть «сделал».
— Ёко! Как ты можешь так говорить? Это же твой брат! Неужели не веришь ему?
— Хочу верить, но есть доказательства. Надо смотреть правде в глаза. Мама, успокойся хоть немного.
Между ними вспыхнула ссора. Канако сидела, стараясь стать незаметной.
— Думаю, — сказала Ёко, — его что-то загнало в угол. Он не выдержал, растерялся, вот и сбежал. Ведь бежать за два миллиона это нелепо. Если бы хотел денег, дождался бы понедельника, снял бы весь миллион, а то и больше. Ради такой суммы не губят жизнь. Если бы речь шла о сотнях миллионов тогда другое дело.
Она откинулась в кресле, скрестила руки и произнесла всё это с холодной рассудочностью, будто отвечала на экзамене.
— Сестра, — повернулась она к Канако, — а сколько у брата было своих сбережений?
— Около пятисот тысяч, — ответила та.
— И он их не снимал?
— Нет. Если бы снял, банк сообщил бы.
— Вот видишь! — воскликнула Ёко. — У него были собственные деньги, зачем тогда красть? Всё нелогично.
Канако стало неловко. Она понимала, рассуждения верны. Её тщательно продуманный план имел слабые места. Исчезновение выглядело убедительно, но мотив — нет. Исправить уже было нельзя, оставалось лишь держаться линии «непонятного поступка».
— Тацуро, видно, попал в беду, — вздохнула свекровь. — Не смог никому рассказать и просто сбежал.
— Он всегда был домашним храбрецом, — сказала Ёко. — В школе тихий, а дома — задира.
— Да, он с детства был мягкий, — подхватила мать. — Потому и поступил так необдуманно.
— Мне кажется, он вернётся, — осторожно произнесла Канако. — Ведь он не знает китайского, как же жить в Шанхае?
— Думаешь? — свекровь взглянула на неё с надеждой.
— Я тоже так считаю, — поддержал свёкор. — Ему всего тридцать один, не дурак, чтобы губить жизнь. Остынет — вернётся.
— Только бы не через десять лет, — тихо сказала свекровь.
— Нет, если вернётся, то скоро. Чем дольше тянет, тем труднее.
Свёкор держался спокойно, и Канако была ему за это благодарна.
— У нас в компании тоже иногда кто-нибудь исчезает, — сказала Ёко, обхватив колени. — Один менеджер обещал землевладельцу выгодную сделку, а начальство всё отменило. Он не смог признаться и просто пропал.
— Нашли его? — спросила мать.
— Через неделю. Оказалось, увёз жену и ребёнка на Окинаву, сказал, что ему дали отпуск за выслугу лет. Вот так бывает, когда прижмёт, человек сам не знает, что сделает.
— Но что же загнало Тацуро в угол? — прошептала свекровь, глядя в пустоту.
— Этого мы не узнаем, — ответила Ёко. — Банк утверждает, что на работе проблем не было, но верить организации вслепую нельзя. Им выгоднее замять дело, если виновный исчез.
Её слова звучали убедительно, и свекровь печально кивнула.
В этот момент привезли суши. С первого взгляда было ясно, заказ дорогой. Даже суп наливали из термоса прямо в лакированные чашки. Канако заварила чай, она знала, где стоят чашки.
Свёкор уговаривал жену хоть немного поесть, и все приступили к обеду. Суши оказались восхитительный, лучше, чем в гостиницах Хокурику. Тунец блестел, морской ёж переливался, вытекая из нори.
Семья Хаттори всегда славилась утончённым вкусом. Рис и мисо они заказывали из лучших мест, овощи были только органические, в доме имелся винный погреб, а печенье подавали исключительно из Императорского отеля.
Тацуро тоже был придирчив к еде. Если к котлетам или тонкацу не подавали хотя бы два гарнира, сердился: «Не халтурь». Всё это шло от родителей.
Канако вспомнила, как после свадьбы свекровь позвала её и учила варить «настоящий суп мисо по‑хатториевски». Тогда она впервые почувствовала дурное предчувствие.
— Интересно, почему именно Шанхай? — сказала Ёко, беря суши. — Он ведь там никогда не был?
— Кажется, нет, — ответила мать и посмотрела на Канако.
— Я тоже не слышала, чтобы он туда ездил.
— Странно. Обычно бегут туда, где хоть немного ориентируются. Значит, в Шанхае что-то есть.
От этих слов Канако стало не по себе. Теперь, когда всё уже свершилось, она и сама видела, сколько в её плане нестыковок.
— Может, нанять детектива? — предложила Ёко.
— Детектива? — переспросил свёкор. — Тацуро ведь за границей.
— Не для поисков в Шанхае, конечно. Просто понять, почему он туда направился. Может, это даст зацепку.
— Это сто́ит попробовать, — оживилась свекровь. — У тебя, отец, нет знакомого агентства? Вы ведь иногда пользуетесь ими для проверки партнёров.
— Это другое дело, — буркнул он.
— Всё равно лучше, чем сидеть сложа руки. Я видела банковских людей в квартире Тацуро, им будто всё безразлично. Полиция тоже не помогает, правда, Канако?
— Да, — тихо ответила она. — Его считают просто ушедшим из дома.
— Тогда займёмся сами. Пусть выяснят, что заставило его так поступить.
— Это дорого, — возразил свёкор. — Пятьдесят тысяч йен в день, не считая расходов.
— Пусть. Я не могу больше просто ждать, — сказала свекровь.
— Ну… — он посмотрел на дочь. — Ёко, как думаешь?
— Можно хотя бы проконсультироваться. Если скажут, что без следов не возьмутся, откажемся.
Канако молчала, продолжая есть суши. Она убеждала себя, всё будет хорошо. Никакое агентство ничего не найдёт, искать-то нечего.
Не заметив, как, она доела всё до последнего зёрнышка риса. Подняв глаза, встретила взгляд Ёко и вспыхнула. Наверное, стоило оставить хоть ролл.
Ёко чуть нахмурилась, потом снова взялась за еду. Неужели что-то заподозрила? Нет, причин нет. Канако сделала глоток чая.
Вдруг живот свело, будто кто-то сжал его изнутри. Сердце забилось чаще, к горлу подступила кислая волна. Она вскочила, зажимая рот.
Родные удивлённо подняли головы.
— Простите… — выдохнула Канако и бросилась на кухню. До туалета не добежать.
Она склонилась над раковиной и вырвала всё съеденное — рис, рыбу, всё сразу.
— Сестра, ты в порядке? — за спиной послышался голос Ёко.
— Извини… всё хорошо, — прохрипела Канако.
Подбежал свёкор.
— Канако, не извиняйся. Наверное, переела через силу. Надо было оставить.
Он понял всё по‑своему, и это было даже к лучшему. На самом деле аппетит у неё был, просто тело вдруг отказалось повиноваться.
Когда желудок опустел, сердце успокоилось, но появилась слабость. Канако села на кухонный стул. Свёкор подал стакан воды, она сделала глоток.
— Лицо бледное, — сказал он. — Ты истощена. Я вызову такси, поезжай домой и отдохни.
— Да, так и сделаю, — ответила она.
Ей стало легче уже от мысли, что можно уйти. Хотелось только одного, остаться одной, сегодня и завтра.
Ёко сидела, скрестив руки, и будто о чём-то думала. Канако решила, что ей просто показалось, напряжение делает подозрительным всё вокруг.
Она повторяла про себя: «Спокойно. Только спокойно».
