Четыре дня не происходило ничего. От Ёко не было ни звонка, ни весточки, и даже слежку частного детектива Канако не ощущала, будто всё стихло. У Наоми было то же самое, агентство с тех пор больше не появлялось. Но Канако не сомневалась, Ёко не из тех, кто отступает. Напротив, получив новую зацепку в лице некоего Линь Лунхуэй, она наверняка поручила детективам продолжить расследование. Значит, где‑то в тени уже что‑то движется.
Особенно тревожили слова Ёко о бывшем полицейском, работающем в агентстве. Вероятно, именно благодаря его связям им удалось просмотреть записи с камер наблюдения в доме. Если этот человек почует запах преступления и начнёт действовать всерьёз, им с Наоми не уйти от беды. На плёнке видно, как они вдвоём везут в лифте огромную сумку, а потом из подземного гаража выезжает БМВ Тацуро. Если эти кадры попадут в руки полиции, всё кончено. Камеры на трассе легко покажут, куда направилась машина.
Канако жила, словно на иголках. Каждый прохожий, внезапно пересекавший её путь, заставлял сердце сжиматься. Телефонный звонок и она едва не падала в обморок. Вот что значит не чувствовать себя живой.
Единственным утешением оставалась крошечная жизнь под сердцем. Хотя сейчас невозможно было строить никакие планы, в воображении Канако отчётливо жила картина, она и ребёнок, вдвоём, в тихом счастье. И она верила в это без сомнений. Эта странная уверенность удерживала её от бездны.
Тем утром, выходя из дома, Канако заметила, что консьерж у входа был подозрительно приветлив. Она кивнула и прошла мимо, но успела заметить, что улыбка его была нарочитой. Когда стеклянные двери распахнулись, в отражении она увидела, как лицо мужчины вдруг стало жёстким, и он злобно уставился ей в спину.
Холодок пробежал по позвоночнику. Неужели что‑то случилось? Может, полиция уже приходила, проверяла записи и предупредила управляющую компанию о молчании?
Нет, это просто подозрительность. Она сама себя накручивает. Так Канако пыталась успокоиться, но сердце всё равно билось неровно. Даже по дороге к станции она то и дело оборачивалась, будто за спиной кто‑то шёл. Молилась, чтобы день прошёл спокойно, но понимала, это лишь отсрочка. Солнце, палящее над городом, казалось ей враждебным.
К полудню в офис вошла Аками, с мрачным лицом, и сразу подошла к Канако. Села рядом, придвинула стул.
— Сираи‑сан, мне нужно поговорить о Линь‑сан. Вы ведь знаете, почему он уехал из Икэбукуро?
— Э‑э… — Канако запнулась. Что сказать? Ей не хотелось лгать Аками.
— Вчера к массажистам, где он работал, приходили полицейские.
Слово «полицейские» ударило, как током. Значит, всё‑таки началось.
— До этого, кажется, были детективы. По словам управляющего, Линь‑сан скрывается от японской якудза. Что он сделал?
— Ничего… — Голос Канако осип, во рту пересохло.
Если полиция взялась за дело, они проверят все камеры. Тогда им конец.
— Но ведь к невиновным полицейские не приходят, правда? Тем более он въехал в страну по собственному паспорту.
— Простите, я не могу рассказать подробно, но Линь‑сан не виноват. Это мы во всём виноваты.
— Мы — это вы и Ода‑сан?
— Да.
Аками несколько секунд молчала, потом придвинулась ближе и тихо сказала:
— Сираи‑сан, вы с Одой что‑то сделали, верно?
— …Да, сделали.
Ответ сорвался сам собой, как признание ребёнка перед матерью.
— Что именно?
— Не могу сказать. Если расскажу, пострадает директор. Полиция решит, что он знал и всё равно нанял меня. Лучше вам не знать. Я уважаю директора и не хочу причинять ей вред.
Аками задумалась, потом вдруг спросила:
— А ваш муж? Чем он сейчас занимается?
— Мы живём раздельно… — Это было оговорено ещё на собеседовании.
— Почему разошлись?
— Это… — Канако снова замялась.
— Помню, Ода‑сан как‑то советовалась со мной, у неё есть подруга, которую бьёт муж. Это ведь вы, да? Тогда я сказала, если бы это была женщина из Шанхая, она бы его убила. Так вот, вы убили мужа? — тихо произнесла Аками.
Канако подняла голову. В глазах собеседницы было не осуждение, а странное сострадание, почти монашеское. Её взгляд притягивал, и Канако едва не кивнула — казалось, стоит признаться, и та поможет.
— Только не говорите, что просили Линь‑сан сделать это за вас?
— Нет! Ни в коем случае! — Канако резко возразила.
Аками внимательно наблюдала за её лицом.
— Понимаю. Верю вам. Просто я боялась, вдруг Линь‑сан оказался из тех, кто за деньги берётся за убийства. Среди китайцев, к сожалению, есть такие. Мне было бы очень больно, если бы он оказался одним из них.
— Нет, это не так. Он помогал нам, но не в преступлении. Полицейские, наверное, просто хотели узнать, что нас связывает.
— Понятно.
Повисла тишина. Из соседнего склада доносился смех молодых китайских рабочих, и он гулко отражался от бетонных стен.
Аками отодвинула стул, но не сводила взгляда с Канако.
— Я хочу помочь вам. Скажите, могу ли я что‑нибудь сделать?
— Возможно… когда‑нибудь я попрошу.
— Хорошо. Не стесняйтесь. Японцы слишком сдержанны — это плохо. И ещё, вам нужно больше есть. В Китае считают, что худые женщины несчастны. — Она окинула Канако внимательным взглядом.
— Поняла… Ах да, каталог на японском уже в печати, на следующей неделе будет готов. Всё по образцу, проблем не должно быть. — Канако, всё ещё растерянная, поспешила добавить хоть что‑то о работе.
— Спасибо. Уже ради этого стоило вас нанять. Надеюсь, вы останетесь у нас надолго. — Аками мягко коснулась её руки и вернулась за свой стол.
Канако стояла, не двигаясь. До какой степени та всё поняла? Считает ли она, что перед ней — убийца? Последние дни Канако жила, словно в тумане. Страх соседствовал с какой‑то странной решимостью. Она всё ещё хотела жить.
Теперь полиция, похоже, всерьёз заинтересовалась исчезновением банковского служащего. Камеры в лифте, вероятно, уже просмотрено, поведение консьержа это подтверждало. Они с Наоми вывозили ночью огромную сумку. Любой догадается, что в ней было тело.
Прежде чем сообщить Наоми, Канако решила уточнить всё у Ямамото из банка «Котобуки».
— Простите, что отвлекаю. Это жена Хаттори. Кажется, к вам приходили полицейские… Простите за беспокойство.
Она говорила нарочно, чтобы проверить реакцию. Ямамото замялся, потом признался:
— Значит, и к вам уже приходили? Да, я сам в шоке… Что вообще происходит?
Значит, полиция была и там. Кольцо сжималось.
— Я и сама не понимаю. Похоже, они думают, что муж замешан в каком‑то преступлении.
— Меня допрашивали о той ночи, и начальника тоже. Ещё запросили записи с банкомата, где Хаттори снимал деньги. Наверное, потребуют и видео из подземного перехода у станции. Хотелось бы знать, что на самом деле случилось…
Канако кивала, извинилась за беспокойство и повесила трубку. По спине стекала холодная влага.
Она вышла из кабинета и позвонила Наоми. Рассказала всё. Та, похоже, была готова.
— Значит, полиция. Ну что ж, вопрос времени. Я приведу дела в порядок и приготовлю наличные. — В голосе Наоми звучало смирение. — Сейчас они собирают доказательства. Когда всё сложится, нас вызовут на допрос. Канако, ты что будешь делать? Бежать?
— Не знаю. Если сбегу, это будет признанием.
— Но если опоздаем, конец.
— Думаю, арестовать сразу не смогут. Пока нет тела, это не дело об убийстве.
— Тогда вызовут «для беседы» и попытаются выбить признание. Сможешь выдержать?
— Буду молчать. Раз допрос добровольный, задержать не имеют права. Ночь проведу дома, один раз выдержу.
Она не верила в собственные слова, но бежать сейчас казалось унижением. Хотелось хотя бы внешне сохранить достоинство.
— Думаешь, меня тоже вызовут? Ведь я на записи.
— Там изображение плохое, лица не различить. Не думаю, что сразу. Я молчать буду.
— Ты сильная, Канако.
— Нет… просто стараюсь.
— Я возьму отпуск. Если придётся исчезнуть, чтобы не тревожить клиентов.
— Даже сейчас ты думаешь о работе.
— Такая уж я. — Они обе невольно улыбнулись.
После разговора в Канако проснулась новая решимость. Что бы ни случилось, она не позволит себе паники. Пусть убила человека, но достоинства не отдаст. И не умрёт. Это её последняя воля к жизни.
Она глубоко вдохнула и выдохнула.
Вечером, задержавшись на работе, вернулась домой. У входа, в тени кустов, стояла Ёко. Лицо было жёсткое, незнакомое. Канако остановилась. Значит, дождалась. По телу пробежала дрожь.
— Канако‑сан, поговорим. Пустишь меня? — Голос Ёко был холоден, сдержан. Канако сразу поняла, та пришла не в порыве эмоций, а с решением.
— Хорошо. О чём речь? — ответила она спокойно.
— Ещё притворяешься?
— Я не понимаю, о чём ты.
— Вот как. Значит, так и будет. — Ёко дёрнула подбородком, предлагая идти вперёд.
Они вошли. Консьерж поздоровался, но, взглянув на них, осёкся. В лифте стояла тишина. Канако повторяла про себя: «Спокойно».
В коридоре шаги Ёко звучали слишком близко, и от этого по спине бежали мурашки.
В квартире Ёко без приглашения сняла обувь, прошла в столовую и села. Канако достала из холодильника две бутылки чая, одну поставила перед ней.
— Я два дня не вставала с постели. Мама в больнице под капельницей, — сказала Ёко, с трудом сдерживая голос.
Канако чуть не спросила «что случилось», но вовремя прикусила язык.
— Я пришла по собственной воле. Родители не знают. Хочу услышать всё от тебя. — Она больше не называла её «сестрой». — Ты ведь понимаешь, о чём я. Ты убила моего брата.
Слова прозвучали как выстрел, но Канако сумела сохранить лицо. Только сердце забилось чаще.
— Мы видели всё. Камеры зафиксировали, как он возвращается домой в ту ночь. Потом, как ты и другая женщина везёте большую чёрную сумку, грузите её в его БМВ и уезжаете на запад по трассе. После этого он нигде не появляется. Значит, в сумке был он. Полиция пока молчит, но они уже проверяют систему наблюдения на дорогах. Ты не уйдёшь.
— Я не понимаю, о чём ты, — тихо сказала Канако, чувствуя, как жар поднимается к лицу, а спина леденеет.
— Притворяйся, сколько хочешь. Но ведь ты всё продумала, нашла китайца, похожего на брата, вывезла его за границу по его паспорту. Подставное лицо! Даже следователи удивились. Сначала полиция не шевелилась, но я наняла детективов, установила прослушку, собрала доказательства и теперь они кипят. Это громкое дело.
— Правда, не понимаю, о чём ты.
— Я пришла дать тебе последний шанс, — сказала Ёко, наклоняясь вперёд. — Умри сама. Повесься или прыгни с балкона.
Канако онемела. Слова «китаец», «подмена», «полиция» вихрем носились в голове. Всё рухнуло.
— Скоро тебя арестуют. Лучше умереть, чем терпеть позор. Пресса растерзает, семья не сможет выйти из дома. Умри и всем будет легче. Даже нам. Если начнётся суд, всплывёт история с побоями, родители этого не переживут. Прошу, сделай это.
— Нет, — вырвалось у Канако. — Я не убивала Тацуро‑сана.
Сказав это, она почувствовала, как возвращается дыхание.
— Тогда где он?
— В Шанхае, наверное.
— Врёшь! — Ёко вскрикнула, лицо её вспыхнуло. — Ты и твоя подруга убили его и избавились от тела! Это был мой брат! Пусть он и бил тебя, но убивать…
— Я не убивала.
— Лжёшь! Где ты его закопала? Скажи! Верни моего брата!
Ёко обошла стол и схватила Канако за руку.
— Отпусти, больно! — Канако вырвалась и отступила к стене.
Ёко тяжело дышала, готовая броситься. Канако мельком взглянула на вазу на полке, рука сама потянулась. Она поняла, стоит на грани. Это не ярость, а инстинкт, защитить себя и ребёнка.
Ёко почувствовала перемену и застыла. Несколько секунд они смотрели друг на друга, будто время остановилось.
Наконец Ёко провела рукой по волосам и сказала:
— Сегодня последняя ночь, когда мы можем говорить. Завтра ты будешь за решёткой. Так что повторю, умри сама.
— Нет. У меня нет причины умирать.
Молчание длилось почти минуту. Потом Ёко опустила плечи, и по щекам потекли крупные слёзы. Она осела на пол.
— Не надо было убивать… Это же мой брат… — рыдала она, слова прерывались всхлипами. — Почему из‑за такой, как ты, без особых заслуг, должна рушиться моя жизнь? Я ведь старалась, шла вверх… А ты…
Канако стояла, глядя сверху. Её охватывало странное спокойствие, будто чувства поменялись местами. Она понимала, что право не на её стороне, и всё же жалость к Ёко не исключала убеждённости, если бы не убила, погибла бы сама или жила бы рабыней. Иного выхода не было.
Ёко поднялась, вытерла слёзы и снова встретилась с ней взглядом.
— На допросе не смей говорить плохо о брате. Это будет твоим единственным искуплением, — произнесла она тихо.
Канако поняла, ради этого она и пришла. Что ж, пусть успокоится, её всё равно не поймают.
— Прости, но я не понимаю, о чём ты.
Щёку Канако обожгло, Ёко ударила её. Та не ответила, только прижала ладонь к лицу и посмотрела на неё. Второго удара не последовало. Ёко молча повернулась и пошла к двери. Канако не проводила. Слушала, как захлопнулась дверь.
В голове всплыло слово «конец». Всё завершилось. Больше не нужно притворства. Страх исчез. Встреча с Ёко стала для неё словно очищение, как будто она прошла через обряд омовения (мисоги, misogi — ритуальное очищение в синто).
И вместе с этим пришло новое чувство, теперь она будет жить. Что бы ни случилось, Канако не даст себя поймать.
