Господин Чжао говорил, что для отношений мужчины и женщины главное — атмосфера. Издревле существовало выражение «под цветами и луной». Если суметь сотворить вокруг сладостную обстановку, мужчина легко может дать женщине клятву, что останется с ней до конца.
Синь Мэй в Синь Се Чжуане набрала две корзины свежих цветов, надела своё самое красивое платье и на следующий день, переполненная радостью, оседлала Цю Юэ и полетела в императорскую усыпальницу. Лу Цяньцяо в комнате не оказалось, а Сы Лань встретил её каменным лицом и даже не пожелал заговорить. Девушка осталась бродить по усыпальнице с двумя корзинами цветов в руках.
В юго-восточном углу возвышалась полуразрушенный алтарь. Говорили, неподалёку зияет огромная яма захоронений: за один раз туда живыми закапывали до четырёх тысяч человек. Тяжёлое дыхание смерти до сих пор клубилось над этим местом. Чтобы хоть как-то развеять мрак, демоны высадили над ямой целый лес абрикосовых деревьев. Цветы там цвели пышнее, чем где-либо ещё, и никогда не увядали. Несмотря на холодное присутствие призраков, в час заката, когда солнце заливало небо золотым светом, бескрайний лес, белый как море пены, выглядел поистине величественным.
Лу Цяньцяо стоял на алтаре и размахивал длинным кнутом. Недавно оправившийся от ран, он двигался ещё не вполне свободно, и иногда плеть хлестала по каменным плитам, выбивая резкий звук.
Разминает мышцы?
Синь Мэй, задрав голову, смотрела на него и не могла объяснить себе, почему это зрелище так захватывает. Ветер проходил под его рукой, поднимал край его тёмно-зелёной одежды и развевал чёрные блестящие волосы. В этот миг он сиял ярче, чем весь цветущий абрикосовый лес внизу.
Впервые она ощутила, что просто смотреть молча доставляет ей больше радости, чем говорить или действовать.
Лу Цяньцяо, распрямляясь, вдруг почувствовал чужой взгляд. Он обернулся и увидел её: она стояла внизу, прижимая к себе две корзины завядших цветов и улыбалась так, словно увидела любимое лакомство. Его рука дрогнула, кнут выскользнул и улетел в сторону.
Синь Мэй живо взбежала на алтарь и весело сказала:
— Лу Цяньцяо, ты так красиво владеешь кнутом.
Он заметил цветы в её руках и нахмурился:
— Это что?
— А, это я принесла тебе, — и, не раздумывая, она втиснула корзины ему в руки. — У нас в саду новые цветы распустились.
Две корзины увядших цветов… зачем? Но не принять было неловко. Он осторожно взял, и в тот же миг она прямо спросила:
— Тебе нравится?
Сказать, что ему нравятся эти поникшие цветы, он не смог, поэтому лишь кашлянул и перевёл разговор:
— Ты ела?
— Нет. Поем в городке. — Она прищурилась и добавила с улыбкой: — Вечером, когда взойдёт луна, я снова приду! И смотри, цветы не выбрасывай.
Он остановил её, легко провёл ладонью по её прохладным и влажным от горного воздуха волосам.
— Больше не шатайся туда-сюда, — он решительно взял её за руку и повёл вниз. — Останься на ужин. Сегодня не позволю тебе ехать ночью.
Глаза её засияли:
— Хорошо! Лу Цяньцяо, а может, ещё и вина выпьем?
Цветы, вино, луна — вот оно, настроение.
В памяти у него всплыло, как медведь-демон валялся в конвульсиях, едва она хлебнула хмеля. Он покачал головой:
— Никакого вина.
— Совсем чуть-чуть? — Она сжала губы, и в глазах её мелькнуло разочарование.
Он поколебался и уступил:
— Но не больше пары глотков.
Она радостно рассмеялась и обняла его за руку:
— Лу Цяньцяо, ты такой хороший!
Хороший человек… Лу Цяньцяо грустно посмотрел на тонкий серпик луны, вставший над горами. Что в такие минуты следовало сказать?
Когда они вернулись в дом, месяц светил ещё ярче. Две корзины цветов стояли под окном, и в серебряном сиянии даже их поникшие лепестки казались частью той самой «сцены под луной и цветами».
Синь Мэй налила себе чашку вина и мучительно думала над тем, как создать верную атмосферу. Господин Чжао этому не учил, и от досады она лишь теребила волосы, так и не найдя ответа.
Лу Цяньцяо положил в её миску кусочек сладко-кислых рёбрышек:
— Ешь мясо.
Синь Мэй только тогда ощутила, как голодна. В последние дни все мысли были заняты лишь тем, как «добиться его», и она даже толком не ела. Девушка тут же пододвинула ему баклажан:
— А ты ешь овощи.
Сразу было видно, что она выросла в достатке и лишений не знала. Из четырёх блюд на столе она брала лишь рёбрышки и побеги бамбука, к баклажанам и редьке не притрагивалась.
Он молча сдвинул нелюбимые ею блюда в свою миску. И тут она вдруг спросила:
— Лу Цяньцяо, а что тебе всего больше нравится делать?
Он равнодушно ответил:
— Зачем спрашиваешь?
— Ты просто скажи.
Лу Цяньцяо упрямо молчал. Тогда Синь Мэй вынула из-за пазухи толстую стопку бумаг, исписанных десятками вопросов: от «какой цвет тебе больше всего нравится» до «какое блюдо ты предпочитаешь».
Он не удержался от усмешки:
— Детский сад.
Она надулась, как обиженный ребёнок:
— Но я хочу узнать тебя получше!
Лу Цяньцяо опустил взгляд в пиалу с супом, и уголки губ чуть дрогнули. Голос его был спокоен, но в нём скользнула тень улыбки:
— Это опять господин Чжао наплёл тебе ерунды?
— Э… а ты как догадался, что это он?
— На такие глупости только он способен.
