Её взгляд сразу встретился с холодными и кроваво-красными глазами женщины. Девушка едва заметно вздрогнула, но не отвела взгляда, выдержав этот немигающий поединок.
Казалось, будто прошли три долгие осени, прежде чем Ли Чаоянь заговорила негромко:
— Если он не очнётся завтра, то уже не очнётся никогда.
Синь Мэй, колеблясь, с трудом вымолвила:
— Это из-за камня? Он и вправду не просыпается из-за того удара?
Ответа не последовало.
Хотя одна сидела, а другая стояла, и расстояние между ними было невелико, Синь Мэй ощутила, будто эта женщина находится где-то в недосягаемой вышине, и бездушным взглядом смотрит сверху вниз на неё.
— Если он не очнётся, это будет равносильно смерти. Я уже велела открыть для Цяньцяо погребальную палату в императорской усыпальнице. Ему она по душе, верно?
«Что?.. Как это понимать?»
— Пока он был жив, я не смогла дать ему того, чего он хотел. Но если он умрёт, я отдам ему всё, что ему дорого.
Наконец взгляд Ли Чаоянь обрёл твёрдость и остановился на лице Синь Мэй:
— Включая тебя.
Девушка приоткрыла губы, собираясь заговорить. Она думала, что спросит о страшном обычае погребения вместе с умершим, но с её губ сорвались другие слова:
— Он не умрёт.
Ли Чаоянь не стала продолжать этот бесплодный разговор. Она холодно отвернулась и сказала:
— Госпожа Синь, выйдите и ждите вестей.
— Я не уйду, — твёрдо ответила Синь Мэй, а затем мягко добавила: — Я не уйду. Я останусь здесь рядом с ним. Лу Цяньцяо не умрёт, он непременно очнётся.
— Мне не по душе слушать пустые утешения.
— Ты его мать, но сама не веришь, что он выживет. Это не пустые слова, разве ты сама не понимаешь?
Кроваво-красные глаза вновь встретились с её взглядом, и в голосе Ли Чаоянь прозвенел холод:
— Госпожа Синь, у безрассудства невежд нет никакой цены.
Синь Мэй не ответила. Она просто села рядом и, наклонившись, тихо провела ладонью по его волосам. Их тёплая мягкость неожиданно успокоила её тревогу.
«Как же я могу быть невежественной?»
Она знала многое.
Знала, что Лу Цяньцяо любил спокойную и размеренную жизнь в императорской усыпальнице. Знала, что в часы досуга он мастерил кукол. Знала, что ненавидел войну. Знала, что хотя его слова были резкими, а лицо часто безжизненным, сердце у него было горячее.
— Я буду рядом с ним.
Алый блеск постепенно исчез из глаз Ли Чаоянь. Она почти неслышно выдохнула:
— В нашем роду есть полукровки, и не все они погибают в обряде превращения. Когда-то Цяньцяо даже просил того маленького бессмертного разузнать и, должно быть, кое-что уже знал. У каждого свой путь, чужой опыт в пример не годится. Но мой сын, сын Ли Чаоянь, не может раствориться среди серой массы. Передай ему, я не позволю, чтобы он умер столь ничтожной смертью.
Она опустила полог и вышла. Женщина снова села в белоснежную колесницу и безмолвно осталась ждать снаружи.
Постепенно опустились сумерки. Сы Лань зашёл с едой, посмотрел на Лу Цяньцяо покрасневшими глазами, сжал кулаки и молча ушёл.
Синь Мэй слегка похлопала его по щеке:
— Эй… погибнуть от камня — не геройская смерть. Ты что, хочешь, чтобы все думали, будто это моя вина, и мне потом было бы невыносимо?
Молчание.
— Скажу тебе прямо: не рассчитывай, что после смерти я пойду в жертвенное погребение. Всё необходимое я уже приготовила. Даже если ты умрёшь и меня силой затащат в могилу, я выкопаю подземный ход и сбегу, а потом выйду замуж снова. Ты слышишь? Я выйду замуж, я не шучу.
Опять тишина.
Синь Мэй прислонилась к мягкому полотну шатра. Над её головой было небольшое окошко, пропускавшее воздух. Ночь выдалась ясной, звёзды искрились серебром, но ветер приносил тяжёлые запахи: пороховой дым, кровь, и издалека доносились мучительные стоны раненых.
Она прижала его голову к груди и кончиками пальцев ласково перебирала его длинные волосы. И вдруг девушка остро вспомнила усыпальницу.
Там их всё ещё ждали.
Ждала свежесть летнего ветра, пропитанного прохладой. Ждал поросший душистыми травами склон. Ждало звёздное небо и крохотная луна.
Они были вместе не так давно, но казалось, что пронеслась целая вечность. Она ясно помнила каждый миг: и его уши, мгновенно краснеющие, словно агат, и долгие взгляды, смысла которых она ещё не понимала. Всё было так близко, будто случилось вчера.
Оказывается, она не забыла ни одной мелочи.
Второй муж? Какая нелепость. Она не собиралась выходить замуж за кого-то ещё. Никогда.
Её суженый, ниспосланный судьбой, её единственный избранник — Лу Цяньцяо.
«Лу Цяньцяо, когда же ты откроешь глаза?»
Ночь сменилась утром.
Синь Мэй неподвижно смотрела на луну, постепенно бледнеющую в утреннем небе и вдруг ощутила, как голова, покоящаяся у неё на груди, пошевелилась. Да не только голова; весь Лу Цяньцяо зашевелился, словно человек, который только что проснулся. Он перевернулся набок, машинально потянулся рукой к шишке на затылке и, сонно моргнув, открыл глаза.
Это всё те же кроваво-красные зрачки.
Она оцепенела, затаила дыхание, широко распахнула глаза и не отводила взгляда.
Перед ней обычный Лу Цяньцяо или тот самый обезумевший призрачный воин с окровавленным клинком? Если второе, то, может, ещё не поздно броситься прочь?
Он некоторое время растерянно глядел на неё, будто ещё не проснулся окончательно. Потом он разинул рот, зевнул, обнял её крепче и, прижимаясь, пробормотал сквозь сон:
— Синь Мэй… не шуми… дай поспать.
У неё защипало в глазах. Слёзы скопились на ресницах. Губы дрожали, руки потянулись обнять его изо всей силы, чтобы наконец выплеснуть всю тревогу, накопившуюся за эти дни, рассказать, как она верила, что он проснётся, что знала, он вернётся.
Он, будто нарочно, снова перевернулся на другой бок, закутался в одеяло и безмятежно заснул, не удостоив её ни словом, ни взглядом.
Протянутая для объятий рука бессильно повисла, а затем сжалась в кулак. Она с яростью ударила им в постель. Хлипкие доски жалобно затрещали и провалились.
— Да чтоб тебя! Уже проснулся и опять спать?!
