Он вспоминал горную чащу, где жил в детстве. Там была старая змея-демон, которая в любое время дня и ночи совокуплялась с кем попало, не стесняясь ни людей, ни духов. От неё всегда тянуло странным, тяжёлым запахом.
Он ненавидел ту похотливую тварь и всю жизнь считал, что кровь змеиного рода не должна быть такой грязной.
Серебряное Кольцо Десяти Запретов всё ещё поблёскивало на его запястье, не позволяя ему забыть, что он только что сделал.
Янь Чаошэн сжал губы. Никогда прежде он не чувствовал такого острого отвращения к собственной природе.
Раны ныли. Даже если у демонов высокая способность к регенерации, процесс всё равно сопровождался болью, которую нельзя было игнорировать. Мясо со временем зарастёт, но чешуя, оберегающая сердце, — нет. Может, на это уйдёт сто лет, а может, тысяча. А может она и не вырастет вовсе.
До него ещё ни один демон не был настолько безрассуден, чтобы выдрать из себя защиту сердца.
Губы его побелели. Он активировал демонический взгляд, чтобы проверить, нет ли поблизости кого-то чужого, и лишь убедившись, что вокруг никого, позволил себе расслабиться. Запах крови наполнил комнату.
Всю ночь он не сомкнул глаз, настороженно прислушиваясь к любому звуку. Лишь под утро, когда на горизонте начала бледнеть заря, Янь Чаошэн с трудом сотворил простейшее заклинание и очистил воздух от металлического духа.
На рану он наложил дополнительные слои защитных печатей.
Демоны с детства знали, что им никогда не стоит показывать свою слабость.
Бессмертные могли вызвать сострадание, а демон, стоило ему продемонстрировать уязвимость, неизбежно становился жертвой. Его либо убивали, либо… поедали.
Когда Янь Чаошэн вышел за порог, выражение его лица не отличалось от привычного. Он заметил, как Лю Шуан и братья Бай прощались с Шао Ю.
Сегодня на ней было лазурное платье. Без Жемчужины Ложной Внешности на лбу вновь стал виден древний знак рода Чишуй. Это был голубой, полураспустившийся лепесток, излучавший величие и благородство.
Она оперлась щекой на ладонь и следила взглядом за Шао Ю.
Янь Чаошэн сел чуть поодаль, и пока Бай Чжуйсюй обменивался учтивыми словами с хозяевами, он молчал и даже не пытался взглянуть на неё.
Кровь внутри словно пульсировала от тревожного жара, но он подавлял это состояние с железной волей. Ни один мускул на его лице не дрогнул, он держался безупречно.
Лю Шуан не хотела уезжать. Она с таким трудом вновь обрела Шао Ю в этой жизни и вот, не прошло и месяца, как им вновь приходится расстаться.
— Госпожа, пора, — напомнил Бай Чжуйсюй.
Она поднялась на бессмертный меч и, уже поднявшись в воздух, всё же обернулась. Шао Ю стоял под солнцем, и, похоже, не ожидал, что она посмотрит назад. Их взгляды встретились точно, без колебаний.
Она хотела было улыбнуться, но Шао Ю поспешно откашлялся и отвёл глаза:
— Пусть путь твой будет светлым, бессмертная из Чишуя.
Рядом стоящий Во Цзян с хитрой усмешкой добавил:
— Ну что, девочка, как тебе наш молодой господин после всего времени, что вы провели вместе?
— Шао Ю — лучший, — искренне отозвалась она.
Янь Чаошэн резко поднял глаза. Его чёрные зрачки оставались безмолвными, как омут, в котором не прочесть ни эмоции, ни намерения.
Во Цзян продолжил:
— Ну а о том, что ты устроила в прошлый визит… жалеешь?
Лю Шуан решила, что речь о том, как прежняя хозяйка тела пришла сюда позорить Шао Ю, поэтому сразу же ответила:
— Конечно. Жалею.
Во Цзян захихикал, и его морщинистое лицо, в обрамлении белых волос и бороды, больше напоминало хитрую обезьяну, чем благородного бессмертного. Он уже хотел было продолжить подначивать, но Шао Ю спокойно сказал:
— Учитель, кажется, твой котёл для разработки пилюль вот-вот взорвётся.
Во Цзян замер, глаза его расширились, и он, не попрощавшись, с громким «Ой!» метнулся прочь к своему персиковому саду.
