Шао Ю, принявший на себя груз целого мира, не был ни потомком знатного рода, как Фэн Фумин, за которым стояли поколения Небесных Владык, ни наследницей великого дома, как Лю Шуан, за спиной которой был отец. У него был только он сам, а у Куньлуня был только он.
Оба понимали, что в свете произошедшего Шао Ю не вернётся. По крайней мере, не скоро.
Янь Чаошэн слушал, глядя в землю. На лице его не дрогнул ни один мускул. Когда Сюэян закончил, он спокойно сказал:
— Завтра я тоже уезжаю. Возвращаюсь во Дворец демонов.
Половина месяца, что он здесь пробыл, была пределом его возможного. Каждую ночь он покидал лагерь, собирал плоды и поддерживал связь с Фу Хэном во дворце.
Там случилось нечто серьёзное. Во время битвы за Зеркало Перехода военачальник по имени Бай Чжуйсюй был прижат к краю. Он, не желая допускать шанса, чтобы артефакт достался Фу Хэну, предпочёл сам погибнуть вместе с ним.
Теперь его душа слита с зеркалом и вот-вот рассеется, а сам артефакт разрушится. Янь Чаошэну нужно вернуться. Он не может потерять зеркало. Только он способен либо уничтожить душу Бая, либо превратить её в хранительницу артефакта.
С этой задачей Фу Хэн не справится.
Сюэян фыркнул и, откинувшись назад, сказал:
— Ну и бессердечный же ты. Такая милая бессмертная дева, а ты бросил её тут на моё убогое попечение.
Янь Чаошэн никак не отреагировал. Он, прижав к себе плоды, молча ушёл.
Когда он скрылся, Сюэян поймал одного фиолетового песчаника и вынул у него сверкающие аметистовые глаза, заменив их двумя синими сапфирами.
Покрутив новоявленное создание, он хмыкнул:
— Что ж, весьма похоже. Прямо как тот капризный зверёныш, что вымогал у неё объятия.
Янь Чаошэн вошёл вглубь… и остановился.
Всё помещение было покрыто инеем, а Лю Шуан сидела не в доме, а у подножия кристаллической скалы, обхватив колени руками.
Её подбородок упирался в согнутые ноги, а глаза были завязаны тонкой повязкой. На её лице не осталось и следа той мягкой улыбки, что была обращена к «маленькому песчанику. Теперь она молча сидела, погружённая в себя. Камни под ней мерцали мягким голубым светом, заливая округу холодным сиянием.
Она не могла пользоваться силой, не могла даже медитировать. После того как печать пала, сон оставил её совсем. В этих ночах, где нет ни звука, ни образа, даже песчаники исчезли. Она осталась одна. Совсем одна.
Она пыталась рисовать в памяти картины: тот самый Цанлань, созданный ею мир, где каждая травинка, каждый лист родились от её воображения.
Картины были по-прежнему ясны.
Ночной демон заманил её в Слабую Воду и разрушил печать на её сердце, разбив тем самым возможность вновь воссоздать Цанлань. Теперь она не могла, как раньше, переправить своё сердце в человеческий мир и, ведомая интуицией, вырастить живые существа за столетия.
Она поняла, что Цанлань больше не вернётся. Никогда. Он не должен был существовать. Мир, что был её с рождения — это Кунсан. Лишённый чудес, реальный и пустынный.
Тот Цанлань, ради которого она проливала слёзы крови, канул в небытие, погребённый под Слабой Водой. Все его обитатели — это были не настоящие души, а лишь разлетевшиеся осколки её силы. Пока она спала, пока была «ребёнком», они были для неё семьёй. Они помогли ей укорениться и вырасти.
Они не имели души, но имели разум, и она знала, что каждый из них любил её.
Цанлань никогда не возродится. Никто, кроме неё, не будет его помнить.
Она и не заметила, как начала плакать.
Лишённая чувств, она не ощущала слёз и не слышала их. Казалось, она сильна и просто прощалась с прошлым. Лю Шуан не скорбела, а вспоминала.
Когда ветер скользнул по её щеке, она не почувствовала его. Когда на голову опустилась большая, тёплая ладонь, она тоже ничего не заметила.
Став маленькой бессмертной травинкой, она обрела мягкое и уязвимое сердце.
Она вспоминала дедушку Дерево, сестру Лотос и всё, что казалось радостью. Лю Шуан думала, что счастлива.
Однако слёзы молча впитывались в повязку.
Янь Чаошэн впервые увидел, как она плакала по-настоящему. В его памяти она всегда была дерзкой, даже в первый день их встречи. В Тайчуане она могла бояться, но ускользала с невероятной живостью. Даже под Слабыми Водами, когда её бессмертное тело рассыпалось в прах, она не проронила ни слезинки и только безмолвно уходила в глубины.
Однако в этот обыденный, поначалу ничем не примечательный вечер, она, прижавшись к камню, мягко сияющему в темноте, тихо заливалась слезами. Ни крик, ни всхлип. Просто слёзы, струящиеся по лицу без единого звука. Он ведь ещё даже не направил на неё своё оружие, с тех пор как поднялся с бездны Слабой Воды. Он убил так много, но её пока пощадил. Так почему же она плачет?
