— «Гнойный нарост?» — переспросила Айши Мунгэ, и её острые длинные уши чуть дрогнули. Она сморщила нос, осторожно отступив на несколько шагов.
Работать бок о бок с некромантом — ладно, можно стерпеть. У Грэйта порядок строгий: каждый, кто входит или выходит, обязан пройти полную очистку, и запахи тел скрывает резкий дух дезинфекции. Если не чувствовать — можно притвориться, что их нет. Терпимо.
Но вот пользоваться некромантией — это уже чересчур! Этот холодный, гнилостный, мертвенный запах вступал в яростное противоречие с дыханием Природы. Да, смерть — часть великого круга жизни, но искусственное воскрешение — нет! Насильственное удержание того, что должно уйти в покой, — вот что эльфы ненавидят пуще всего.
— Апчхи!
— Мунгэ‑цзецзе¹? — Грэйт обернулся. — Ты простудилась? Или устала, пока помогала мне? Если тяжело — отдохни немного. Прости, не стоило так тебя утруждать…
¹ цзецзе (кит.) — старшая сестра, уважительное обращение.
— Ничего, — Айши прижала пальцы к носу, сдерживая новый чих. Уходить она не могла — нужно было следить за Грэйтом, чтобы он не оступился.
Ведь именно в минуты отчаяния, когда собственных сил не хватает, а цель кажется благой, человек чаще всего и падает во тьму.
— Делайте, я останусь и посмотрю!
Грэйт кивнул, не настаивая. На другом конце лаборатории некромант уже вынул из образца поражённой печени кусочек ткани, измельчил его и опустил в питательную жидкость. Он закрыл глаза, сосредоточился, затем резко раскрыл их и направил заклинание.
Мелькнула едва заметная чёрная вспышка. Некромант схватил увеличительное стекло, долго вглядывался в колбу и, наконец, радостно вскрикнул:
— Сработало! Господин, клетки из повреждённой ткани растут куда быстрее здоровых! И на «гнойный нарост» реагируют особенно ярко…
— Повтори опыт несколько раз, — спокойно велел Грэйт. — Раздели образцы: разные типы тканей, разные клетки — всё по отдельности. Сравни, какие из них чувствительнее к «гнойному наросту». И не забудь: обязательно сопоставь с нормальной тканью, выдели аномальные клетки.
— Есть, господин! Всё будет сделано, господин!
Грэйт слушал, слегка улыбаясь. Результат радовал, но не удивлял. Ещё при первом взгляде на печень он понял — ткань явно перерождённая, почти как раковая. После заморозки под заклинанием различия стали очевиднее.
Раковые клетки всегда растут быстрее обычных, да и выносливее. А значит, подумал Грэйт, и к некромантии они, пожалуй, приспособятся лучше. Вспомнились легендарные клетки Хела — те самые «бессмертные», что не стареют и делятся бесконечно.
— Работайте, — сказал он. — Если удастся их вырастить, использовать для размножения возбудителя будет куда проще.
— Да, господин! Мы постараемся, господин!
Некромант стоял вытянувшись, после каждой фразы кивал, и густой румянец расползался по шее, щекам, до самых ушей. Грэйт даже испугался, что тот сейчас лопнет от восторга и рухнет без чувств.
Чтобы не потерять столь усердного работника — пусть и по воле случая оказавшегося полезным, — Грэйт решил остудить его пыл. Он заложил руки за спину и спокойно произнёс:
— Иди, делай не спеша. Вырастить живые клетки — дело тонкое. До того, как они начнут размножать возбудителя, путь ещё долгий.
— Да, господин! Мы не подведём!
От бесконечных «господин» у Грэйта зазвенело в висках. Он махнул рукой и отошёл подальше. Может, эти клетки и вправду окажутся жизнеспособнее обычных. Если повезёт — найдут и настоящие клетки Хела. Сколько всего было открыто благодаря им: вакцины, исследования вирусов, клоны, теломераза… А теломераза — это ведь шаг к мечте, что будоражит всех: бессмертие.
Пусть ищут. До открытия теломеразы ещё нужно дойти — сперва понять, что такое хромосомы, потом раскрыть их строение, потом двойную спираль, потом укорочение теломер… Долгий путь.
— Вперёд, — пробормотал он себе под нос.
Грэйт, пошатываясь, вернулся в покои, плотно поел, выспался и, чувствуя, как возвращаются силы и ясность мысли, решительно направился обратно в лабораторию.
— Исследовать! Продолжать! Не бросать!
Он облачился в рабочий халат, глубоко вдохнул. Перед ним громоздились ящики — от пола до стола, и снова от пола до стола, целые башни. На каждом — руны некромантии, сохраняющие кровь.
Он приподнял крышку: ряды пробирок, по двадцать четыре в пластине.
— «Человеческая кровь. Деревня Красная Ива.»
— «Утка‑Перо, 23 года, мужчина, до прививки.»
— «Утка‑Перо, 23 года, после прививки.»
— «Утка‑Перо, 23 года, через день после прививки.»
— «Утка‑Яйцо, 17 лет, женщина, до прививки.»
— «Утка‑Яйцо, 17 лет, после прививки.»
— «Утка‑Яйцо, 17 лет, через день после прививки.»
— «Красная Ивовая Ветка, 32 года, мужчина…»
— «Куриный эмбрион № 7058, до прививки… после прививки…»
Грэйт слегка согнул палец, и несколько рук мага взвились в воздух, послушно открывая и закрывая пробирки. С каждым движением он направлял поток силы: из пробирки вытекала капля крови, заклинание «Опознание» считывало родословную и сохраняло данные в его медитативном ядре.
Благодаря поддержке воли Мира ядро стало для него живым биокомпьютером. Его объём памяти, казалось, не имел предела — словно он носил с собой собственный талинг, самообучающийся и вычисляющий.
Больше не нужно покупать кристаллы, влезать в долги, выкупать магическую башню ради вычислений.
Он работал, не останавливаясь: заклинание, анализ, запись, следующая пробирка. Теоретически, кровь одного и того же существа должна давать одинаковый результат. Если же после прививки появлялось нечто новое — значит, это и есть вирус. А если спустя день возникала ещё одна новая субстанция — возможно, антитело.
Одна‑две пробы ничего не докажут. Десять — тоже. Но сотня? Тысяча? Если добавить кровь мышей, куриных эмбрионов, кроликов, обезьян… и всё сравнить, то, может быть, он найдёт способ определить вирус жёлтой лихорадки.
— Давай, Грэйт, вперёд!
Он вынимал пробирку, брал кровь, колдовал, анализировал, выливал остаток, закрывал пробирку. Шесть движений — одна проба. Двадцать четыре пробы — сто сорок четыре движения. Один ящик — сто сорок четыре, десять ящиков — тысяча четыреста сорок…
Руки поднимались и опускались, глаза стекленели. В полудрёме он словно вернулся в прошлое — в те дни, когда впервые пытался создать заклинание анализа крови. Тогда в одной руке у него была проба, в другой — золотой артефакт‑контейнер, куда приходилось вставлять кристаллы памяти, и он ломал голову, где достать деньги на новые.
Позже стало легче: артефакт подключили к талингу башни, но ради этого он месяцами занимал центральный узел — благо, башня принадлежала ему самому.
Он усмехнулся: всё больше походил на тех безымянных тружеников науки из прежнего мира — биологов и медиков, что сутками корпели над пробирками. Разве что им помогали компьютеры, а он сам был своим компьютером.
Один ящик, второй, четвёртый, восьмой… К вечеру Грэйт, еле держась на ногах, вышел из лаборатории, бормоча:
— Тут без различий… и тут тоже… Чёрт, у людей слишком много случайных отклонений… Может, они уже переболели и выработали иммунитет?
Он вспомнил: жёлтая лихорадка сильнее косит белых, чем африканцев, потому что те чаще подвергались укусам и обрели коллективный иммунитет. Так же и оспа губила туземцев Нового Света.
— Надо сверить с животными образцами… Ах, как же это утомительно… Когда же будут результаты…
Он провёл рукой по лбу.
— Голова горит… Сайрила, плесни на меня ведро ледяной воды… и влей флакон глюкозы…
Глухой удар.
— Грэйт! Грэйт, держись! — крикнула Сайрила.
И в лаборатории повисла тревожная тишина.
