Дарис больше не мог терпеть.
Он прожил на Острове Драконов уже пять лет — с двадцати восьми до тридцати трёх. Пять лет! Когда прибыл, был магом девятого круга — и теперь всё тот же девятый.
Да, всё именно так печально. Его ровесники, приехавшие вместе с ним, за это время поднялись хотя бы на уровень, а то и на два. Только их группа топчется на месте.
Каждый день — одно и то же. Варить морскую капусту, снова варить морскую капусту; возиться с клетками, возиться с клетками; тыкать электроды, снова тыкать электроды…
Сверху требовали: найти более простой и точный способ, научиться яснее читать хромосомы. На это ушло пять лет — и безрезультатно.
Пять лет без продвижения — значит, без надежды на повышение. Конечно, можно было развиваться в свободное время, полагаясь на собственные исследования и медитацию, но скорость… лучше не вспоминать.
Первый год Дарис горел энтузиазмом, второй — работал до изнеможения, на третий — уже едва соображал.
На четвёртый попытался всеми способами добиться перевода обратно в Нивис — безуспешно.
Он ведь прямой ученик легендарной Филби; если после четырёх лет безрезультатных трудов сбежит, как потом смотреть людям в глаза?
Он продержался ещё год. И когда напряжение достигло предела, нервы не выдержали.
Его ментальная сила сорвалась с узды, вихрем пронеслась по лаборатории — пробки с флаконов взлетали одна за другой, разноцветные капли летели во все стороны, оседая на столах и приборах.
Коллеги крикнули пару раз — и смолкли.
Дарис, конечно, вышел из себя, но не потерял рассудок: не вылил всё подряд, а лишь по капле из каждой бутылки, аккуратно поливая — то один экспериментальный бокс, то другой, то котлы, где варились хромосомы, то чашки и колбы.
Реагентов ушло немного, по сути это всё ещё можно было считать экспериментом, так что никто не стал его останавливать.
— Пусть уж льёт, — решили они. — Главное, потом крышки закрыть, чтобы не испортить реагенты.
Даже если он зальёт всё, над чем сегодня работали, — что с того? Максимум, задержат исследования на день.
Жизнь на Острове Драконов однообразна: из лаборатории — в спальню, из спальни — обратно. Ни прогулок, ни трактиров, ни оперы, ни даже квартала увеселений — ни для мужчин, ни для женщин.
Питание — стандартное, приготовленное башенным духом, или грубые мясные блюда, сварганенные варварами‑поварами.
Полгода в году — снег по колено, ветер воет, солнце встаёт к девяти, садится в три…
Любой человек в таких условиях рано или поздно срывается.
Все понимали: бывает. Сегодня он, завтра — кто-то другой. Главное — прикрыть товарища.
Но одно дело — плеснуть серной кислотой, соляной или щёлочью, когда нервы сдают; такое случалось.
Совсем другое — добавить в гель экстракт зелёной морской змеи, сок купольной медузы, люминесцентное вещество морского улитка и вытяжку из фонаря удильщика!
Как вообще можно было додуматься до такого? Эти вещества никак не связаны между собой!
Дарис бушевал полчаса, потом выдохся.
Коллеги кинулись к нему, кто с заклинанием «Механизированный разум», кто с магическими руками, усадили на стул и зафиксировали.
Потом, ворча, взялись за работу — подчищать последствия.
— Всё равно уж залил, — сказал кто-то. — Проверим, вдруг чудо случится.
— Ничего не вышло, — буркнул один из магов. — Экстракт чёрного корня змеи полностью разрушил гель, он не формируется.
— У меня тоже пусто. Он туда даже нитроглицерин плеснул! Хорошо хоть не взорвалось.
— И у меня та же история…
Маги ворчали, разбирая испорченные реакторы. Когда смешаны два‑три реагента — ещё можно понять, как нейтрализовать, чтобы не вышло беды.
Но когда их семьдесят или восемьдесят, да ещё неизвестно, как они взаимодействуют… кто поручится, что не рванёт или не выделит чего‑нибудь ядовитого?
Никто не был уверен, поэтому действовали осторожно, по одному образцу за раз, нейтрализуя и проверяя.
Постепенно разговоры стихли, каждый сосредоточился на своём.
Большинство опытов, конечно, не могли дать результата — но и раньше за пять лет ничего особенного не получалось.
С тех пор как они научились получать полосы при электрофорезе, вся работа сводилась к тому, чтобы измерять эти полосы у разных существ и записывать данные.
Продвинуться дальше, сделать анализ тоньше — не удавалось.
А требования легендарной Филби звучали так:
«Тренируйте ментальную силу! Учитесь ощущать каждую молекулу! Когда я была магом шестнадцатого круга, могла чувствовать даже электроны!
Вы что, и атомы не чувствуете? Пусть не атомы — молекулы хотя бы!»
Маги, от девятого до пятнадцатого круга, могли лишь плакать от отчаяния:
— Вот почему ты — легенда, а мы всё ещё копаемся внизу. Да и вообще, пока Совет Магов не доказал существование атомов, кто‑нибудь реально ощущал их ментальной силой?
Кто‑нибудь когда‑нибудь «схватывал» атомы, различал их и писал отчёт: вот этот — один вид, а тот — другой, вместе они образуют такую‑то молекулу?
Нет ведь.
Так при чём тут мы? Разве сила средних магов может быть настолько тонкой?
Они ворчали, посмеивались — и вдруг из‑за стола раздался удивлённый возглас:
— Эй!
— Что случилось?
— Что там?
Голоса прозвучали в разных углах лаборатории.
Дарис, склонившись над столом, молчал. Его глаза расширились, он не отрывал взгляда от геля перед собой.
Внутри, под ультрафиолетом, вспыхнули полосы — слабое свечение, но разного цвета!
— Кажется… то, что нужно, у меня действительно получилось…
Маги со всех сторон ринулись к его столу.
Высокие тянули шеи, низкие поднимались в воздух, а те, кто не успел, выпускали из‑под век тайные глаза‑заклинания, чтобы хоть что‑то увидеть.
— Что ты туда добавил?
— Э‑э… не помню…
