— Божественная кара!
Голос, словно удар грома, прорезал воздух. Белое сияние, густое, как горный поток, обрушилось вниз. Ещё во время общего песнопения свет уже дрожал и сгущался, достигая предела, за которым начиналась сила.
Да, по могуществу это не сравнить с кафедральным собором в столичном уезде, где веками копилась вера тысяч, но и этого было достаточно. Ведь духовная мощь одного истинного воина равнялась сотням, а то и тысячам простых людей. А сейчас за спиной заклинателя стояли не крестьяне, а рыцари — каждый не ниже рыцарского ранга, большинство — великие рыцари, и даже трое небесных рыцарей присутствовали лично.
Музыка и ритуал — древние ключи, что соединяют души в едином ритме. Под общим гимном, в единой вере, их свет слился в одно пламя, и этого пламени хватило, чтобы вызвать Божественную кару.
Она пришла без звука, но властно и беспощадно. Белое сияние скользнуло по рядам, и все, кто окружал Белого Волка Вильяма — вельможи, рыцари — ощутили, как грудь сдавило, а тело охватил огонь.
Так проявлялась первая сила Божественной кары — вера, обращённая против самого носителя. Сколько силы ты получил от бога — столько же обернётся против тебя, если предашь его.
Священники и паладины, вставшие на сторону дома Асканов, один за другим вспыхивали, словно факелы, катились по земле, крича от боли. Даже те, кто шёл путём «оправдания верой», если не достигли должной ступени и не владели своей силой в совершенстве, не могли избежать отклика легендарного заклинания.
Лишь Большой Медведь Альбрей, стиснув кулаки, ударил себя в грудь и, рыча, выпустил изо рта струю белого света. Рядом с ним многие рыцари побледнели, но устояли.
Северные воины, выросшие на границе, с детства слушали проповеди Светлого Престола. Вера у них была — но неглубокая. Они знали: сила, что в их руках, добыта потом и кровью, а не молитвой. Пусть огонь веры и жжёт плоть, но до смерти не доведёт.
Самыми стойкими оказались варвары. Последний из упавших поднялся, и четверо исполинов, плечом к плечу, с мечом, топором и костяной палицей, двинулись вперёд. Всего четверо, но их натиск был подобен удару целого войска.
— В бой! — вновь крикнул священник.
Охотничьи угодья загудели, когда десятки рыцарей и вельмож шагнули вперёд. Лайнас Аскан, стиснув зубы, поднял меч и встретил удар Лонни Франко. Сталь звеня сошлась — и не дрогнула.
— Сдавайся, пока не поздно!
— Это ты сдавайся, ещё не поздно!
Оба, согнувшись вперёд, упёрлись ногами в землю, глядя друг другу в глаза. Мечи разошлись, и в следующее мгновение вновь столкнулись, вспыхнув пламенем.
Большой Медведь Альбрей, тяжело дыша под доспехами, ринулся первым. Бернард, размахивая костяной палицей, ревел, как зверь, и вместе с тремя северными варварами удерживал натиск десятка паладинов.
Лайнас Аскан и Лонни Франко рубились не на жизнь, а на смерть. Лайнас ещё не преодолел грань между великим и небесным рыцарем, и силой уступал противнику, но на нём горели чары — усиление силы, ловкости, выносливости — и они позволяли ему держаться.
А Грэйт стоял в стороне, сжимая кулаки.
Когда же моя очередь? — думал он. — Я задыхаюсь от бездействия!
— Сдавайтесь! Отступите! — громогласно возгласил кардинал Адамс. Он стоял позади строя, держа в руках священный кодекс, и, хотя поражался упорству дома Асканов, не сомневался в победе.
— Вернитесь на путь истины, пока не поздно! — продолжал он. — Бог милостив и великодушен. Признайте свои заблуждения, склонитесь к Его стопам — и Он дарует вам прощение!
Никто не ответил. Даже Белый Волк Вильям, полулежащий у дерева, едва дышащий, не удостоил его взглядом. Лицо кардинала омрачилось; страницы кодекса, не тронутые ветром, перевернулись сами.
— «Полагайся на Господа всем сердцем твоим и не полагайся на разум свой; на всех путях твоих познавай Его — и Он направит стези твои…» — читал он, и белый свет вновь поднялся, как прилив, сплетаясь в узоры новой молитвы.
Но в миг, когда заклинание почти обрело форму, воздух перед ним сгустился, и на землю обрушилось неведомое давление.
Кардинал Адамс едва не рухнул — грудь сдавило, дыхание перехватило, будто на плечи легла тысяча пудов камня. Он поспешно прервал заклинание и воздвиг вокруг себя защиту.
И тогда из гущи сражающихся раздался яростный рёв:
— Р‑р‑р‑а‑а‑а‑а‑а!
Звук был странен — и пронзительно высокий, и гулко низкий одновременно, будто сам воздух раскололся надвое.
Лонни Франко вздрогнул: ему показалось, что это не крик, а клинок, вонзившийся прямо в сердце. В одно мгновение разум опустел, страх сжал душу, и он забыл, где находится, зачем сражается, держит ли вообще меч.
То же случилось со всеми, кто стоял на его стороне — сознание померкло, тела застыли.
А Грэйт в тот миг распахнул глаза.
Вот теперь — мой черёд!
Он поднял руки.
Заклинание!
