Когда они вышли из храма Богини Источника, уже давно стемнело. Город угомонился, улицы пустели, и спутники начали расходиться по домам.
Капитан Нолан специально свернул с пути, чтобы проводить Грэйта до ближайшего поворота — а дальше молодой человек пошёл один.
Тесные улочки — в тишине. По сторонам стояли чёрные, низкие, почти одинаковые дома —
окна их не светились, лишь изредка доносился сонный лай собаки, как будто и она спала.
Грэйт шагал медленно, сверяясь с воспоминаниями. Все дома — на одно лицо. Крыши низкие, стены перекошенные. То ли это… то ли не это… Чёрт, а память-то у «меня» надёжная?
И тут, словно в издевку — громкий урчащий звук из живота.
— …Ну прекрасно. — Он оглянулся. Ужин-то был, но уже давно. Сгорел весь. Где тут ночью еду искать?
Может, у меня дома остался сухой паёк?.. А если остался — чёрствый чёрный хлеб спустя два дня… живой ли он вообще?
Эх, надо было остаться в казарме…
Мысли крутились одна за другой — пока он не завернул за угол, и не увидел свет.
В двадцати шагах впереди — окно, из которого тёпло сиял огонёк лампы. Тусклый, но в окружающей тьме — словно маяк. Грэйт, не раздумывая, пошёл на свет.
Он сделал всего пару шагов — как дверь со скрипом приоткрылась. На порог вышла женщина — худая, с лампой в руке. Она вскинула голову — и заметила его.
— Грэйтик! Ты вернулся?! Ты голодный? — Кааарен! Эдвард! Грэйтик пришёл!
Из дома послышался топот. В следующую секунду из него высыпала целая толпа — во главе с дядюшкой Кареном.
Грэйт застыл. Почему-то — в груди стало влажно. И горячо. В глазах защипало. В прошлой жизни у него не было настоящего дома. Родители развелись, когда он был маленьким. Мать — торговала рисовой кашей по утрам, и похлёбкой по вечерам. Работала не покладая рук, чтобы вырастить его.
А он… Поступление. Учёба. Дежурства. Отделение. Повышения. Казалось, вот теперь можно немного расслабиться и пожить. Но — уже было поздно. Слишком поздно.
И теперь — среди всех огней миров, не осталось ни одного, что ждал бы его возвращения.
До сегодняшнего вечера.
— …тётушка Эйлин…
Он выдохнул. Женщина уже подбежала, схватила его за руки, оглядела со всех сторон:
— Грэйтик, ну ты живой! Я так и знала, знала, что тот тип — нечисть! Слава Богам, что ты был там, ты спас Карена, ты… ты…
Она болтала, не давая вставить ни слова и силой втолкнула его в дом.
За стол. Бух! — миска, до краёв полная горячего мясного супа. Мясо торчит из бульона, аромат такой, что желудок вторично завыл.
— Тётушка, я же… я ужинал!
— Бульк. Живот предал его. Эйлин рассмеялась, как колокол, и растрепала ему волосы:
— Ага. Ел он. Вот и суп хрустит! Ты бы знал, сколько ты у меня за жизнь съел — не меньше, чем мои сыновья! А теперь ты мне что — счёт предъявишь? За спасение Карена? Ой, не смеши!
Пока Грэйт безуспешно пытался возразить, тётушка уже успела нарезать хлеб, снять с потолка вяленое мясо, сделать бутерброды — и сунула ему под нос.
— Жуй. Ты растёшь. А растущим нужно есть.
Он покраснел. Но стал есть. И ел с жадностью.
Тётушка смотрела на него, как на собственного сына. Потом повернулась и закричала:
— Вы чего вылупились?! По койкам — марш! Не будете спать — не вырастете!
Эдварду — тринадцать. Дэйви — десять. Они пялились на брата Грэйта с восхищением. Но мать их быстренько утащила в спальню, как двух непослушных котят.
Грэйт уже собрался было извиниться, как вдруг кто-то потянул его за рубаху:
— Братик Грэйт…
Он обернулся. Рядом стояла девочка лет пяти-шести, тоненькая, бледная, в ночной рубашке. Глаза — как у пугливой кошечки. В одной руке она держала что-то сверкающее.
— Братик, держи. Ешь…
В памяти всплыло имя: Айвель, младшая дочка Карена. Шесть с половиной.
Грэйт поднял её на руки, усадил рядом:
— Айвель, уже поздно… простудишься. И зачем же ты это… ай, ладно…
Он попытался отодвинуть её руку — но та настаивала:
— Ты спас папу! Значит, ты должен это съесть!
Она, покачиваясь, всё тянула и тянула руку вперёд. Тянула так долго, что Грэйт устал сопротивляться. Он вздохнул и посмотрел на тётушку:
— Эйлин… ну зачем вы ей рассказали?..
— А почему нет? — весело отозвалась женщина. — Пусть знает, кому жизнью её отец обязан!
Грэйт только вздохнул. Открыл рот — и позволил Айвель положить угощение.
Мальтоза. Маленький кубик тягучей янтарной сладости. В прошлом мире — копейки. А здесь — дети месяцами берегут такие конфеты.
— Спасибо, Айвель…
Он погладил её по волосам. Девочка вдруг закашлялась. Резко. Прижала руку к груди. Лицо покраснело. Грэйт встревожился. Похлопал по спине. Пощупал пульс.
Вытянул её маленькую ножку — и застыл.
Ногти на пальцах… Фиолетовые?
Он не поверил глазам. Поднёс лампу ближе. Присмотрелся. Да. Чёрт возьми. Это цианоз. Настоящий цианоз.
Тётушка уже подбежала, взяла девочку на руки и стала убаюкивать:
— Ничего страшного. Айвель с детства слабенькая. Весна-осень — обязательно кашляет.
Грэйт ничего не сказал. Но внутри пробежал леденящий страх.
Бледность. Слабость. Рост ниже нормы. Хронический кашель. Периодический цианоз…
Всё складывается в одну страшную картину…
Он перевёл дыхание. И заставил себя улыбнуться. — Тётушка Эйлин, вы же знаете — я ведь теперь лечить умею. Позвольте я хотя бы послушаю, как Айвель дышит?
