Улыбка на лице Грэйта мигом застыла.
Чёрт! Чёрт-чёрт-чёрт…
На миг соврал — теперь придётся оправдываться до гробовой доски!
«Небесный» вдох, «боговдохновенная» выдумка… зачем ему только взбрело свалить всё на храм Природы? А теперь смотри: перед ним стоит высокий старик в тёмно-коричневой хламиде, с дубовым посохом, плечи шире медвежьих, глаза добродушно прищурены — живое воплощение служителя Богини. Деревенские кличут его старейшиной… То есть: верховный наставник местного ордена.
И вляпался он прямиком к самому «большому боссу».
Сожгут ли его, как кощунника? Или скормят медведям, прикопают под дуб… — мысли метались, как птенцы в клетке. Грэйт открыл рот, желая оправдаться, но язык прилип к нёбу. Старец же всё улыбался — будто огромный медведь, наблюдающий за ульем: кажется безобидным… кажется.
Грэйт вспотел. Побег? Отпираться? Свалить всё на недоразумение? В конце концов он шумно втянул воздух и выдохнул правду:
— Я… тогда… похвастался.
Он дословно пересказал историю: раненый дядя Карен, внезапный дар исцеления, страх встревожить товарищей — вот и выдумал «божественное озарение», да и выбрал Богиню Природы: мол, величава, а жрецы вежливые…
Глаза старца округлялись всё сильнее; наконец он запрокинул голову и расхохотался так, что Грэйт увидел даже маленький язычок в глотке.
Эге, разве это так уж смешно? — неловко переступил Грэйт. Смеётся он, значит, с костра, наверное, спишут… но репутацию-то не отмоешь!
Старик поглядел на юношу снизу вверх, как добрый-предобрый медведь, объевшийся мёда. Солнечный свет за спиной гиганта отбрасывал тень, не уступавшую огромному дубу рядом. Грэйт отступил шаг… ещё шаг… и хрустнул под пяткой желудь.
— Пару дней назад, — начал старец мирным басом, — до меня дошёл слух: будто бы некий юный маг объявил, что получил пророческое видение от нашей Богини. Передали слух странно: будто хотели, чтобы я услышал, но не знал, кто брякнул. Я собирался к магистру Герману выяснить…
Ну конечно, старейшина ордена может явиться в башню, как к себе домой… — Грэйт вздрогнул.
— И?.. — прошептал он.
Тяжёлая ладонь легла ему на плечо; пристальный взгляд, будто старец видел сердце насквозь:
— Я увидел тебя в пути. Ты помогал раненому крестьянину, не требуя ни славы, ни платы. Так учит наша Богиня. И потому спрошу прямо: — Готов ли ты изучить учение Природы и вкусить её благодеяние?
Грэйт остолбенел. Его ведь не ругают, не на костёр тащат — наоборот, приглашают вступить! Он машинально выдохнул:
— Но… я ведь не знаю даже, кто вы…
— Ах да, — старец рассмеялся. Посох звонко стукнул о землю, и Грэйту показалось, будто травинки вокруг потянулись вверх. — Я — Элвин Уи́лкинсон, старейшина местного ордена Богини Природы. Зови просто Элвин. Итак, юноша, пойдёшь со мной учиться?
— Но… почему?
— Потому что ты хороший целитель. Умеешь и хочешь спасать бедняков. Это и есть наш путь, — серьёзно ответил Элвин.
Слова звучали искренне, но Грэйт всё же не удержался:
— А как же вера?
Старейшина улыбнулся мягко, кивнул:
— Пойдём со мной.
Они поднялись на холм. Внизу клубился дымок очагов, бегали дети, старики гнули спины на огородах. Старец спросил:
— Во что же ты веришь сам? Что позволяет тебе сосредоточиться и исцелять?
Грэйт задумался, глядя на простую деревенскую жизнь:
— Здоровье пациентов — высший долг врача, жизнь больных нам вверена…
— Что ты сказал?
И тогда, здесь, в чужом мире, он тихо произнёс клятву далёких наставников — клятву, что однажды связала его с медициной. Каждое слово отдавалось в груди гулким эхом. Элвин слушал молча, как зачарованный.
Спустя долгое молчание старейшина вздохнул:
— С такой клятвой ты и без нас служишь Природе. Скажи только: станешь ли ты трубить о «божественных откровениях» от её имени?
Грэйт вздрогнул, представив карнавальное «беснование» самозваных пророков, и замотал головой:
— Ни-за-что!
Старец тихо рассмеялся:
— Тогда всё просто. Твои принципы не противоречат нашим. Учись у нас, а мы будем учиться твоему удивительному исцелению. Согласен? — Я… очень согласен!
