Фэн Сиян прикусила губу и ничего не ответила. Ся Цзинши небрежно вернул ей список подношений и, заметив её смущённое выражение, смягчил голос:
— На самом деле, я поручил тебе подготовить дары не только ради этого. Но не бери всё близко к сердцу, видно, что ты потрудилась. Первое дело всегда трудное, но ты справилась неплохо. Закупай всё по этому перечню.
Фэн Сиян всё ещё не уходила. Ся Цзинши поднялся из-за стола и направился к выходу:
— У меня есть дела, нужно отлучиться. Делай, что сочтёшь нужным.
Едва он договорил, как исчез за дверью.
Её взгляд упал на стол. Там лежал развернутый конверт из белоснежной бумаги с узором из извивающихся драконов. Когда она входила, один из слуг растирал для князя тушь, значит, он собирался писать что-то важное…
— Госпожа, вы ищете книгу? — перебил её мысли слуга. — Книжная комната — вон там.
Фэн Сиян покачала головой, уже собираясь ответить, как вдруг снаружи раздался странный голос:
— Ваше Высочество, пора отдохнуть! Ваше Высочество, пора отдохнуть!
Это была та самая ханьгао.
Она, казалось, даже не заметила, что Ся Цзинши ушёл, и всё так же без устали выкрикивала фразу где-то в коридоре. Фэн Сиян некоторое время следила за ней взглядом, потом неожиданно спросила у слуги в кабинете:
— Скажи, откуда у Его Высочества эта ханьгао? Кто её подарил?
Слуга замер на мгновение, затем почтительно ответил:
— Отвечаю госпоже — мне это неизвестно.
Фэн Сиян лишь слегка улыбнулась и, не говоря больше ни слова, вышла из комнаты. Она прошла довольно далеко, но беспокойство всё не отпускало. Обернувшись, она снова взглянула на двор, и вдруг сердце её сжалось. Может, ей показалось, но в голосе ханьгао слышалась интонация, удивительно похожая на голос Фу Исяо.
Самый блистательный день в жизни каждой девушки — день её свадьбы.
Мать Сюэин, Сюэ Нинсу, была благородной дамой старого воспитания. В день свадьбы дочери она поднялась на заре, совершила благоговейное подношение духам, и лишь затем собственноручно надела на Сюэин алое свадебное платье.
Даже служанка Сюмэй, обычно неуклюжая и рассеянная, на этот раз собрала всю свою серьёзность. По всем правилам, обмакивая гребень в душистую цветочную росу, она медленно расчёсывала длинные волосы невесты и приговаривала:
— Раз — расчешем до конца,
Два — расчешем до седин и супружеской верности,
Три — до множества детей и внуков,
Четыре — до серебристых прядей, ровных и чистых…
Не успела она договорить, как глаза её наполнились слезами. Она всхлипнула:
— С этого дня барышня уже не из нашего дома… Ах, как же Сюмэй жаль расставаться!
Сюэин, с красноватыми глазами, рассердилась:
— Что значит — «не из нашего дома»? Я же не в изгнание иду, а замуж! Если бы я знала, что, назвав тебя «Гнилым деревом», ты станешь ещё глупее, то назвала бы «Ловкая Обезьянка»!
Сюмэй вытерла слёзы и с жалобной обидой ответила:
— Если барышня хочет сменить Сюмэй имя, Сюмэй будет только рада. Но почему у соседей служанки – Ваньэр, Шаньэр, ну в худшем случае Фанэр, а у нашей барышни, то Сюмэй («Гнилое дерево»), то Хуа Дяо («Вино»), а то и вовсе Мао Се(«Мохнатый краб»)…
Лицо Сюэин потемнело, она уже хотела вспылить, но, заметив, что её мать, Сюэ Нинсу, сосредоточенно красит брови и недовольно нахмурилась, поспешно закрыла рот. Послушно повернула лицо, чтобы мать могла нанести румяна, будь у неё глаза на затылке, она бы прожгла Сюмэй взглядом насквозь.
Действительно, у других служанки звались поэтично, в честь цветов, ароматов или трав. Но Сюэин такие имена казались скучными. Когда пришло время наречь своих, она ломала голову не один день, переписывая списки и клянясь дать имена, каких не сыщешь ни на небе, ни на земле.
Имя Сюмэй («Гнилое дерево») она объясняла так:
— Засохшее дерево, что снова встретило весну.
Почему именно так? Потому что прежде девушку звали Чунь Ни — «Весенняя грязь», на что Сюмэй всегда кривилась, и госпожа всего лишь заменила один иероглиф. Из всех придуманных имён Сюэин больше всего гордилась именно этим.
Но сегодня она впервые поняла, что все её старания пошли прахом. Сюмэй не только не была благодарна за редкое имя, над которым госпожа так трудилась, но, напротив, презирала его всей душой.
— Сомкни губы, — сказала Сюэ Нинсу, подавая дочери кусочек румян.
Сюэин послушно прижала его к губам, следуя за движением материнской руки.
— Сюмэй сказала верно, — произнесла Нинсу.
Положив румяна, мать мягко пригладила дочери прядь у лба и тихо продолжила:
— После свадьбы ты возьмёшь фамилию мужа и уже не будешь дочерью семьи Лин. Сначала я не хотела, чтобы ты выходила за военного, но твой отец уверял, что Нин Фэй — надёжный человек, а семья Нин — добрая, хозяйство ведут честно, потому я и успокоилась.
Запомни, с того дня, как дочь выходит замуж, она превращается из части сердца матери в травинку под ногами свекрови. В будущем не будь упряма, не поступай всегда по собственному капризу. Понимаешь?
К концу речи голос Сюэ Нинсу дрогнул, и в глазах заблестели слёзы.
Сюэин прижалась к её плечу:
— Мама, Сюэин ведь такая послушная, свекровь обязательно полюбит меня так же, как ты. Не тревожься.
Нинсу сквозь слёзы улыбнулась, но всё же легонько ткнула дочь пальцем в лоб:
— Ах ты, болтушка неугомонная…
Сюэин, желая её развеселить, нарочно откинулась назад, но не удержала равновесие и, под визг Сюмэй, грохнулась на пол.
Позже, вспоминая тот день, Сюмэй всегда говорила:
— Вот уж точно, всё вверх дном.
С тех пор как Нин Фэй сказал Сюэин, будто Фэн Сиян слегла от болезни после смены климата, девушка день за днём молилась небесам. Она умоляла, чтобы та и дальше болела, хотя бы столько, чтобы не явиться на свадебную церемонию. Ведь Сюэин не хотела, чтобы Фэн Сиян появилась на празднике, где должна была быть Исяо.
Но, видно, небеса не вняли её просьбам.
И теперь ей пришлось идти кланяться Фэн Сиян, явившейся на свадьбу в качестве княжны, принесшей свадебные дары. Но Сюэин не смогла заставить себя сделать больше лёгкого поклона.
Ся Цзинши лишь спокойно произнёс:
— Мы же теперь одна семья, зачем такие церемонии.
Не успел церемониймейстер возгласить начало обряда, как в зал ворвался городской стражник, громко объявляя:
— Послы из Суша прибыли! Говорят, прибыли специально, чтобы присутствовать на свадьбе!
Фэн Сиян, уже сидевшая на своём месте, резко вскочила, воскликнув с радостью:
— Из Суша? Правда? Кто приехал?!
Зал мгновенно стих. Десятки взглядов — холодных, враждебных, осуждающих — уставились на неё.
Осознав неловкость, Фэн Сиян смутилась, села обратно и тихо извинилась перед Ся Цзинши:
— Простите, я…
— Всё в порядке, — коротко ответил он, обрывая её, — впустите их в город.