Он выглядел таким напряжённым, словно боялся нечаянно проявить ко мне легкомыслие.
Я вздохнула:
— Не стоит так тревожиться. Я ведь тоже всего лишь жалкий человек, не властный над собственной судьбой.
Юньшэн присел передо мной и осторожно произнёс:
— Нет, госпожа Юньци — самый добрый человек из всех, кого я встречал.
Я удивилась:
— Ты говоришь о том, как я раздавала похлёбку и лечила людей в благотворительном доме?
То ведь было лишь лицемерие, попытка изменить предначертанное.
Он покачал головой:
— Не об этом.
— Тогда когда же? Я не помню, чтобы совершала что-то достойное.
Он улыбнулся:
— Госпожа просто забыла, какая она добрая. Юньшэн поможет вам вспомнить.
С того дня Юньшэн стал ночевать в моей комнате. Я спала на кровати, а он на полу.
Каждую ночь меня мучили кошмары: то снилась мать, то Улэ Хуай, то Су Лоло.
Я будто тонула в глубокой воде, тщетно пытаясь всплыть, но тело не слушалось.
И в самом конце сна всегда звучал знакомый до боли голос, но я никак не могла вспомнить, где слышала его.
— Госпожа Юньци… госпожа Юньци…
Я просыпалась на этом зове, словно утопающая, наконец вырвавшаяся на поверхность.
В смятении я хватала его за руку.
— Всё хорошо, госпожа Юньци, всё уже хорошо, — говорил он, глядя на меня с тревогой. — Не бойтесь, я рядом. Никто не посмеет вас обидеть.
Я всё ещё держала его ладонь. Лунный свет ложился на его лицо, и в прозрачных, как вода, глазах было что-то до боли знакомое.
Он подал мне чашку чая:
— Госпожа, выпейте воды.
Эти слова… я ведь уже где-то их слышала.
В тот день, когда Улэ Хуай покидал столицу, Юньшэн, как наследный принц, вышел проводить его.
Я стояла в тени у городских стен и смотрела на них.
Улэ Хуай знал, что я здесь, но за всё время так и не взглянул в мою сторону.
В нём что-то изменилось.
Он словно утратил всякое тепло: в его взгляде, обращённом к людям, не осталось ничего, кроме холодного равнодушия и презрения, будто он смотрел сверху на толпу ничтожных муравьёв.
Он лишь слегка кивнул Юньшэну и, не сказав ни слова, повернул коня.
Когда-то, даже с таким пустым человеком, как Чжао Фэй, он сохранял видимость учтивости.
Теперь же не счёл нужным и этого, явное презрение к самой форме приличия.
Что он замышлял?
— Хуай-гэгэ, подожди меня! — вдруг раздался звонкий голос.
Су Лоло выбежала из толпы, и Улэ Хуай обернулся.
— Хуай-гэгэ, я хочу поехать с тобой!
Вокруг поднялся ропот: нравы Чжоу были строги, и женщина, открыто заявившая о желании следовать за чужим мужчиной, считалась опозорившей себя.
— Ты хочешь поехать со мной? — спросил он.
Су Лоло решительно кивнула.
