Острая боль так и не пришла. Стрела лишь скользнула по коже. Я услышала звериный вопль, обернулась и увидела, как волк рухнул на землю. Он корчился, оскалив зубы, всё ещё пытаясь ползти ко мне, будто желая отомстить за недавний удар клинка. Я, едва избежав смерти, осела на землю и затряслась от ужаса.
Улэ Хуай присел рядом, пристально вглядываясь в меня. От него исходил тяжёлый запах крови. Его глаза, некогда светлые, как степное небо, теперь были чёрными и бездонными. В них не осталось ни отблеска прежнего света, лишь безумная ненависть и леденящая ярость. Он усмехнулся.
— Давненько не виделись, Су Юньци.
Он казался чужим, почти незнакомым. Я невольно поползла назад. Улэ Хуай заметил моё движение, взгляд его потемнел. Он схватил меня за запястье. Его хватка была, как железные клещи, и я почувствовала, что кости вот-вот треснут. Чем сильнее я вырывалась, тем больше он будто наслаждался этим.
Он рывком поднял меня, закинул на плечо и бросил на спину коня. Я вскрикнула от боли, но он не смягчил ни одного движения. Никогда прежде он не обращался со мной так.
Меня швырнули в тесное помещение, похожее на клетку. Я упала на пол, платье было перепачкано кровью, а по лицу текло что-то горячее: то ли слёзы, то ли пот. Улэ Хуай шаг за шагом приближался, и я, пятясь, вскоре упёрлась в угол. Он присел, и его тень накрыла меня.
Он сжал мою челюсть, заставив меня поднять голову и встретить его взгляд.
— Тайцзыфэй, знаешь ли ты, сколько людей я убил ради встречи с тобой?
Я заметила на его левом плече глубокую рану, из которой сочилась кровь. Но он, казалось, не чувствовал боли, а лишь мрачное удовлетворение и жажду возмездия.
— Ты… ты ранен, нужно перевязать… — прошептала я.
Он на миг замер, нахмурился, будто борясь с собой, потом резко оттолкнул меня и отвернулся.
— Довольно! — его голос был хриплым. — Ложь и притворство! Я больше не позволю тебе обманывать меня.
Я, держась за стену, с трудом поднялась.
— Я не…
Он усмехнулся, обернулся, в глазах его мелькнуло презрение.
— Что же тогда? Ты жалеешь меня, сына рабыни?
— Не жалею… просто не безразличен.
— Не безразличен? — он шагнул ближе, я отступила. — Потому-то ты и пустила стрелу мне в грудь?
Я оступилась. Больная нога подвела, и тело пошатнулось. Но его рука уже обвила мою талию, удерживая. От его ладони исходило жаркое, почти обжигающее тепло. Он притянул меня ближе, так, что дыхание смешалось.
Его взгляд скользнул вниз, и я ощутила исходящую от него опасность.
— Если тайцзыфэй и вправду не безразлична ко мне, — произнёс он тихо, — то, может быть, стоит доказать это делом, а не словами?
Я не успела опомниться, как он подхватил меня на руки и бросил на постель. Я попыталась подняться, но он снова прижал меня к подушкам.
— Я — тайцзыфэй Чжоу, ты не смеешь так со мной обращаться! — крикнула я.
На его лице застыло холодное, почти воинственное выражение. Он навалился, прижимая мою ногу своей, а руки мои зажал в одной ладони. Сопротивляться было бесполезно. Он легко коснулся моего лица, потом поднял руку и вынул из моих волос роговую шпильку Жуйи — знак моего звания.
Пряди рассыпались по плечам. Он выпрямился и бросил шпильку в сторону.
— Теперь ты больше не тайцзыфэй.
Я едва успела перевести дыхание, как сердце вновь сжалось. Улэ Хуай начал снимать одежду. Одна за другой ткани падали на пол. Я отвела взгляд, будто обожглась.
Он снова схватил меня за подбородок, заставив посмотреть на него. И тогда я увидела его грудь. Вся она была изрезана шрамами, свежими и застарелыми, кровоточащими и затянувшимися. Это зрелище пронзило меня до дрожи.
Ух!