Цзян Чунь тихо рассмеялась.
— Любая девушка, услышав это, дрогнула бы сердцем, — потом, чуть вздохнув, она добавила: — но это не всегда благо. А‑Юй хоть и ненамного старше тебя, но умом и сердцем куда зрелее. Я старше вас обоих, и всё же рядом с ней чувствую себя младшей.
Она подняла взгляд на дрожащий лист на ветке:
— Для женщины любовь — всегда испытание. Если А‑Юй будет с тобой, ей придётся вынести не только заботы о доме и детях, но и людскую молву. Как бы она ни была чиста, её будут осуждать. Ты представляешь, какие слова она услышит за спиной?
Цзян Чунь перечисляла спокойно, но каждое слово било точно:
— Ей скажут, что она предала твоего брата, что вы были близки ещё при его жизни, что она бесстыдна, а вы оба нарушили родственные узы. Как бы чиста ни была ваша любовь, для мира она останется грязной.
Вэй Юнь молчал. Он знал всё это, но, услышав из её уст, ощутил горечь во рту.
— И всё же, — продолжала Цзян Чунь, — самое страшное не в этом. Мы, женщины, можем вынести и осуждение, и боль. Но если ты, пройдя через всё это, однажды остынешь, что тогда будет с ней?
Она горько улыбнулась.
— Сердце человеческое переменчиво, особенно у юноши. Ты говоришь, что любишь её, но различаешь ли ты любовь, привязанность и желание обладать?
Он хотел ответить, но она остановила:
— Не нужно. Просто запомни: когда мужчина клянётся, он искренен. И когда уходит тоже искренен. Если ты позовёшь А‑Юй к себе, а потом отвернёшься, что ей останется?
Вэй Юнь стоял неподвижно.
— Потому, — сказала Цзян Чунь, — не искушай её.
— Я не… — начал он.
Она сорвала лист с ветки и тихо добавила:
— Если не искушаешь, то впредь, прежде чем что‑то сделать, подумай: стал бы ты так поступать, если бы на её месте была я? Ты ведь знаешь, каковы приличия между деверем и невесткой.
Она стряхнула росу с листа и спокойно закончила:
— Ночь поздняя. Иди спать, малый хоу‑е.
— Вторая невестка… — хрипло позвал он. — Как мне понять, что я действительно люблю её?
Она обернулась к луне:
— Когда повзрослеешь.
— А как понять, что я вырос?
Цзян Чунь посмотрела на него, растерянного, юного:
— Уезжай туда, где её нет. Не видь её, не слушай никого. Живи спокойно, встречай других людей, других девушек. И если, увидев весь мир, ты всё ещё захочешь только её… тогда посмотрим, кем ты станешь к тому времени.
Она вздохнула.
— Сегодняшний разговор я сохраню в тайне. Иди.
Сказав это, она ушла.
Вэй Юнь долго стоял в галерее.
— Вэй Ся.
— Здесь, хоу‑е.
— Вы все, наверное, считаете меня ребёнком?
Вэй Ся тихо ответил:
— В войне и учёности можно стать мастером быстро, но в чувствах нет короткой дороги.
— Значит, вторая невестка права? — усмехнулся Вэй Юнь.
Вэй Цю вмешался:
— Зачем вам терзаться, хоу‑е? Всё равно ведь вы скоро отправитесь на север.
Вэй Юнь поднял глаза к луне и тихо сказал:
— Да. На север.
Он понимал, Цзян Чунь права. Он ещё слишком молод, не способен защитить Чу Юй от людских пересудов и не уверен в себе. Но, может быть, когда вернётся… он уже станет взрослым.
Решение о его поездке приняли давно, но Чу Юй не ожидала, что он уедет так скоро. За ужином, услышав, что отъезд назначен на завтра, она растерялась.
— Так поспешно?
— Война не срочная, но лучше прибыть пораньше, — ответил Вэй Юнь почтительно.
— Верно… — тихо сказала она.
Цзян Чунь улыбнулась:
— Чем раньше уедет, тем раньше вернётся.
— Да, — кивнула Чу Юй, натянуто улыбнувшись.
Ночью она не находила себе места. В конце концов она пошла к его покоям.
Вэй Юнь собирал вещи. Она стояла у двери, глядя, как он хлопочет. Он поднял голову и замер. Волосы её были распущены, лёгкая белая накидка сияла в лунном свете, лицо без румян казалось особенно бледным.
— Невестка? — мягко спросил он.
— Пришла посмотреть, не забыл ли ты чего, — ответила она.
— Всё готово. Не тревожься, вторая невестка всё устроила как следует.
Эти слова лишили её речи. Она стояла, не зная, зачем пришла. Обычно разговор начинал он, а теперь молчал, и она впервые ощутила, как беден её язык.
— Ну что ж, — наконец сказала она, — раз всё собрано, я пойду. Отдыхай.
— Благодарю за заботу.
Она кивнула и вышла, но, сделав несколько шагов, обернулась. Он стоял позади, опустив голову, почтительный, безупречный. И всё же что‑то в этом было не так.
— Маленький седьмой, — тихо спросила она, — я что‑то сделала не так?
— Почему ты так думаешь? — улыбнулся он.
Она хотела сказать: «Почему ты вдруг стал таким чужим?» — но сдержалась. Ведь почтительность младшего к старшей — не порок. Спросить было бы смешно.
— Наверное, я просто надумала, — сказала она.
Он молча слушал её наставления, что нужно беречь себя, не рисковать, и проводил до двери.
— Я буду писать тебе, — обернулась она. — Пиши мне в ответ, ладно?
