Эти голоса резали слух, но он стоял, не сгибаясь.
— Вэй Юнь! — выкрикнул кто-то. — Для тебя человеческая жизнь меньше, чем одно колено?!
Он вздрогнул, открыл глаза и прошептал:
— Простите…
Но встать не мог.
Весь Хуацзин уже стоял на коленях, и потому он не мог. Он был не просто человеком; он был духом и опорой Великого Чу. Если он склонится, больше никто не поднимет меч.
Бояться смерти — не грех. Но если воин на поле боя боится смерти, кто защитит страну?
Все могут пасть ниц, но он не может. Даже умирая, Вэй Юнь должен показать миру: он не сдался, и Великий Чу не пал.
— Половина времени прошла, — напомнил Су Ча. — Видите, не уговорите своего героя. Такой гордый человек не станет ценить жизни простолюдинов.
Эти слова ожесточили толпу. Худой мужчина вскочил:
— Вэй-ван, там моя жена и дети. Прости!
Вэй Юнь посмотрел на него спокойно, с лёгкой печалью и прощением во взгляде.
Мужчина не выдержал, подбежал и пнул его в колено:
— На колени!
Вэй Юнь стиснул зубы и не двинулся. Другие присоединились. Они били, тянули, валили его на землю, а он снова поднимался.
Крики, плач, удары — всё смешалось. В ушах звенело. Он чувствовал, как дождь падает на лицо, как кровь течёт по виску. Он сжимался, прикрывая голову руками, не отвечая ударом, лишь защищаясь.
Он слышал, как кто-то рыдает и кричит:
— Встань же на колени!
— Вэй Юнь, встань!
Его тело мелко дрожало. В смутном сознании ему почудилось, будто он вновь стал мальчишкой: впереди стояли отец, братья, дяди, все, как один, с обнажёнными мечами, с копьями, увитыми алыми кистями.
«В доме Вэй не бывало беглецов, и не рождались изменники».
«Мы, род Вэй, живём ради страны и народа; если падём, обёрнутые в конскую шкуру, не будет сожаления».
«Каждый несёт свой долг: родившись сыном Вэй, должен стать защитником державы».
Эти голоса звенели в ушах, сливаясь с грохотом оружия и ржанием коней. Сквозь жар и боль, пронзающую тело, он смутно ощущал, будто кто‑то обнимает его, будто рядом кто‑то остаётся. Это чувство было до боли знакомо, словно из давних лет.
Тогда, много лет назад, он вышел из дворцовых врат, а она стояла перед ними на коленях. За её спиной — сотни поминальных табличек, дождь промочил одежду до нитки, но лицо оставалось спокойным и твёрдым. Он смотрел на неё и вдруг понял: есть человек, что держит над ним небо, заслоняя от ветра и ливня.
С той поры она всегда была рядом и появлялась в самые тяжёлые мгновения. В Фэнлине он обнимал её, не отпуская; в землях Бэйди она несла его на спине через пустыню; вернувшись, они вместе подняли мятеж.
Она сказала тогда:
— Этот путь я пройду с тобой.
Пусть он тернист, пусть тысячи проклянут нас, пусть под ногами лежат кости — я всё равно буду рядом.
Он помнил это. Помнил их бесчисленные объятия, те редкие мгновения тепла, что теперь, в бездне отчаяния, слились в одну тонкую, но несгибаемую нить света.
— Девятьсот ли до Хэгуани… — прошептал он, когда народ поднял его с земли.
— Двенадцать башен сигнального огня…
— Поднять! Ногу прижать!
— Лучше кость сломать, чем честь уронить…
— Держи! Голову вниз!
— Белый конь покроется мхом…
— Ваше Величество! — один из воинов бросился к ногам Су Ча, со слезами выкрикнул: — Он встал на колени!
Су Ча молчал. Все смотрели на человека, обагрённого кровью, лишённого сознания, но всё ещё живого. Он стоял на коленях, словно с переломанными костями, в неестественной позе, и всё же никто не видел в этом ни унижения, ни покорности.
Он пал телом, но не духом. Даже преданный своими подданными, даже с разбитыми ногами, он не утратил величия.
Су Ча долго глядел на него, и вдруг в его взгляде угас интерес. Он раздражённо махнул рукой и поднялся.
— Довольно. Уведите. Только не убейте.
Повернувшись, он бросил Гу Чушэну:
— Гу Чушэн, а что если я сделаю тебя канцлером, а сам попробую стать Императором Великого Чу?
— Благодарю, Ваше Величество! — Гу Чушэн поспешно пал ниц и заискивающе произнёс: — Величество исполнено доблести северных воинов и изящества южных мужей. Где бы это ни было — в землях Бэйди или в Великом Чу — Вы достойны быть владыкой Поднебесной!
Эта лесть развеселила Су Ча. Он громко расхохотался и, довольный, увёл Гу Чушэна.
Когда они ушли, толпа, державшая Вэй Юня, бросилась к своим родным. Вэй Юнь рухнул на землю и приоткрыл глаза. В них блеснули капли дождя.
— А‑Юй… — прошептал он. — Ты уже покинула город… пусть с тобой всё будет хорошо.
Чу Юй следовала за старшей принцессой. Едва они добрались до передовых позиций, как Чжан Хуэй подъехал во главе отряда и, поклонившись у драконьего паланкина, сказал:
— Ваше Величество, госпожа, позвольте отступить в Юньчэн?
Юньчэн был ближайшим к Хуацзину округом под властью Чжао Юэ. Старшая принцесса, расчёсывая волосы Чжао Юэ, спокойно ответила:
— Пусть будет так.
Войско двинулось к Юньчэну. В повозке Чу Юй постепенно приходила в себя. Она обхватила плечи руками, дрожала, потом глубоко вдохнула, вытерла слёзы, приподняла занавес и взглянула на Чан Юэ и Вань Юэ, сидевших снаружи.
— Куда мы едем? — спросила она ровно.
— Чжан Хуэй велел направляться в Юньчэн, — тихо ответила Вань Юэ.
— Скажи ему, что я прошу встречи с Мэй‑фэй.
Чу Юй отдала распоряжение, Чан Юэ кивнула и поспешила вперёд. Вскоре служанка пригласила Чу Юй к драконьему паланкину.
Когда она вошла, старшая принцесса сидела, задумчиво расчёсывая волосы Чжао Юэ, что покоился у неё на коленях.
— Принцесса, — прошептала Чу Юй, — я не могу попасть в руки Чжан Хуэя.
