Чан Юэ и Вань Юэ сразу поняли, что Чу Юй шутит. До замужества она всегда была такой живой, порывистой, с озорным блеском в глазах.
А сама Чу Юй, напротив, говорила это всерьёз. Ей действительно хотелось хоть немного снять напряжение.
Чтобы Гу Чушэн позвал её по имени? Немыслимо. Совершенно невозможно.
Если вспомнить прошлую жизнь, то из всех людей на свете Гу Чушэн, пожалуй, больше всего ненавидел именно её. Он был вежлив со всеми, кроме неё. С другими рассудителен, умеет взвесить выгоду и убыток, а к ней было одно лишь раздражение, выходящее за пределы разума.
Нет, чтобы он позвал её по имени — этого быть не может.
Но, подумав, Чу Юй всё же засомневалась.
До той ночи, когда она, не щадя себя, мчалась сквозь тысячи ли, чтобы найти Гу Чушэна, она ведь почти не знала его. Тогда он в её глазах был воплощением идеального старшего брата. А что он чувствовал к ней тогда? Она не знала.
Вдруг в голову закралась дерзкая мысль. А не был ли он когда-то влюблён в неё? Может, потом что-то изменилось — её побег, её безрассудство — и его чувство обернулось отвращением?
Нет, нелепость. Неужели и он тоже переродился?
Стоило представить это, как Чу Юй сама же отмела мысль.
Двенадцать лет их жизни были сплошным узлом недоразумений и боли. Сначала всё не казалось таким безнадёжным. В первые годы брака Гу Чушэн порой бывал к ней мягким, особенно когда уставал и терял бдительность.
Тогда они жили в бедном уездном управлении, где сквозняки гуляли по ночам. Он, просыпаясь от холода, сонно обнимал её и шептал:
— Не мёрзнешь?
А потом всё стало рушиться.
Она не могла терпеть его хитрость и холодный расчёт, он — её прямоту и неуклюжесть, лишённую женской сдержанности. Когда они вернулись в Хуацзин и появилась Чу Цзинь, Гу Чушэн решил ввести её в дом, и тогда начались бесконечные ссоры.
Она ревновала до безумия, он терял лицо от злости. Так их чувства, или, вернее, её односторонняя любовь, к двенадцатому году обратились в пепел.
Если бы Гу Чушэн и вправду вернулся из прошлого, то, увидев её сейчас, он, пожалуй, испытал бы лишь отвращение и бежал бы прочь, не оглядываясь.
Вспоминая прошлое, Чу Юй почувствовала, как нелепые мысли растворяются.
Ей уже не хотелось знать, почему он произнёс её имя. В этой жизни они — чужие.
Она оглянулась на лежащего на постели Гу Чушэна и сказала Вэй Цю:
— Присмотри за ним. Я пойду отдохну.
Сказав это, она вернулась в свою комнату.
После долгих переездов усталость навалилась тяжело. Тело, хоть и крепче, чем в ту жизнь, когда болезнь свела её в могилу, всё же не могло выносить лишних волнений.
Теперь она решила, что будет беречь себя, жить осторожно и больше не совершать безумств ради тех, кто того не стоит.
Проснувшись после крепкого сна, Чу Юй позволила Чан Юэ и Вань Юэ помочь ей умыться. Гу Чушэн всё ещё был без сознания, и она, взяв девушек, вышла прогуляться по улице. Чу Юй купила жареную утку, поела и велела завернуть остаток для Вэй Цю.
Когда они вернулись, Гу Чушэн уже очнулся.
Он сидел на постели и пил рисовую кашу. Вокруг — семь-восемь воинов из дома Вэй, тоже обедавших.
Стоило Чу Юй войти с узелком, в комнате сразу запахло аппетитно. Гу Чушэн поднял голову, и в его взгляде вспыхнул свет.
Она сделала вид, что не заметила, раздала утку стражникам и подошла к нему.
Он не сводил глаз с блюда. Чу Юй решила, что тот просто проголодался, и мягко сказала:
— Сейчас тебе лучше есть кашу. Остальное пока не для тебя.
От этих слов у Гу Чушэна дрогнуло сердце.
Сколько лет прошло с тех пор, как он слышал от неё заботу?
За двадцать лет после её смерти многие проявляли участие, но ни одно не согревало душу. Даже Чу Цзинь, двадцать лет ухаживавшая за ним, не смогла дать ему покоя.
Он держал чашу, и горечь подступала к горлу.
Гу Чушэн хотел рассказать ей о тех двадцати годах без неё, о том, как ему тяжело было жить, но слова застряли.
Чу Юй произнесла:
— Пей, остынет…
Слёзы Гу Чушэна сами упали в чашу.
Она растерялась. Чу Юй никогда не видела, чтобы Гу Чушэн плакал. Даже когда казнили его отца, даже в годы изгнания, он лишь хрипло говорил:
— Подойди.
После этого, обняв её, он молчал, дрожа всем телом.
Она знала, каким гордым он был, поэтому теперь осторожно спросила:
— Что… что случилось?
Он ведь не плакал даже тогда, когда потерял отца. Что же могло быть больнее этого? Или он в этой жизни стал другим человеком?
Гу Чушэн вытер глаза, поднял голову и с лёгкой улыбкой сказал:
— Ничего. Просто давно никто не был ко мне так добр. Вот и нахлынуло.
Чу Юй кивнула. Пусть будет так, другого объяснения у неё всё равно не находилось.
Глядя на юношу с покрасневшими глазами и чашей в руках, она вздохнула:
— Пей кашу, принимай лекарства, не думай лишнего. Отдыхай, впереди дорога.
— Тогда поедем сейчас, — решительно сказал он. — Я в силах.
— Нет-нет!
