Тем временем Лу Ян и долговязый разжали хватку, но Цинь Сы, воспользовавшись моментом, резко рванулся и вцепился зубами в руку толстяка. Раздался вопль боли. Тот вскинул кулак, но Лу Ян и долговязый вновь повалили мальчика и навалились на него.
— Не смейте!.. — вырвалось у Лу Нянь. Она кинулась к ним, чтобы остановить, но её тело оказалось таким слабым, что, едва толстяк выставил руку, она отлетела назад, споткнулась и едва удержалась на ногах.
А заброшенная крыша-то была в четырёх-пяти метрах над землёй, без ограждений. Она была опасной и пустынной. Лу Нянь всегда страдала боязнью высоты, и теперь, стоя на самом краю, ощутила, как ноги предательски подгибаются. Тело потеряло равновесие, и она повалилась назад.
— Там! Кто-то… она прыгает! — толстяк, наконец заметив её падение, вытаращил глаза.
«Да я и не собиралась прыгать!» — с отчаянием мелькнуло в голове. Но носки уже сорвались с края.
— Она… она с крыши! — завопил мальчишка, его крик сорвался в паническое рыдание.
— Нянь-Нянь! — Лу Ян впервые сам перепугался.
Ветер свистел в ушах.
И в ту самую последнюю секунду перед темнотой Лу Нянь только и успела подумать: «Я точно самая несчастливая героиня среди всех, кто попадал в книги. Только пришла — и сразу вынуждена лететь вниз.
Это даже страшнее, чем в парке аттракционов на “башне падения”».
Умереть дважды подряд, ну не рекорд ли?
Когда она открыла глаза вновь, то увидела белоснежный потолок больничной палаты, от которого резало глаза.
На этот раз, похоже, смерть её обошла стороной.
Лу Нянь осторожно пошевелила руками и ногами — все конечности были на месте. Только правая рука отзывалась жгучей болью.
— Нянь-Нянь, — раздался рядом строгий голос. Девушка с трудом повернула голову и увидела мужчину средних лет в очках с золотой оправой, лицо которого было суровым и непроницаемым.
Рядом с ним женщина с термосом в руках ахнула от радости:
— Нянь-Нянь очнулась! Как себя чувствуешь?
Горло словно пересохло и отказывалось издавать звуки, поэтому Лу Нянь лишь кивнула, давая понять, что всё в порядке. Тело, к счастью, казалось целым, серьёзных болей не было, и в душе шевельнулось чувство: жить-то всё-таки повезло.
Она поняла, что лежит в отдельной палате, похожей на VIP-блок. Вскоре зашёл врач, проверил её состояние и с уважением обратился к мужчине:
— Господин Лу, кроме лёгкого перелома правой руки, серьёзных повреждений нет. Девочка слишком слаба по природе, рекомендую оставить её в стационаре для восстановления.
«Вот уж везение, — отметил про себя врач. — С такой высоты упасть и отделаться лёгкими травмами».
Мужчина — Лу Чжихун — кивнул. Когда врач вышел, он сказал женщине:
— Пусть они войдут.
Дверь открылась вновь, и в палату вошли знакомые лица: толстяк, долговязый, Лу Ян… и последним тот самый мальчик, Цинь Сы.
Никто, похоже, не удосужился перевязать ему раны. На его лице Лу Нянь увидела корку на рассечённой щеке, неровно смытую кровь, опухоль и синяки. Вид у него был изнурённый и жалкий.
— Расскажите, — Лу Чжихун снял очки и потерянно провёл рукой по виску, — что произошло?
Юнцы сгрудились, лишившись всей своей бравады. Толстяк мялся и молчал.
Тогда бледный и растерянный Лу Ян шагнул вперёд и произнёс:
— Это он. Это Цинь Сы столкнул Нянь-Нянь вниз.
В палате воцарилась тишина.
Лу Ян прекрасно знал, его дальняя кузина никогда не любила Цинь Сы. А теперь представился удобный случай избавиться от него, может, вернуть в приют или даже отправить в спецучреждение. Разве Лу Нянь не подыграет?
Цинь Сы сидел с бесстрастным лицом и с тех пор, как вошёл в палату, не произнёс ни единого слова.
— Да-да, это он! — заторопился толстяк. — Мы все видели.
— Верно, мы не успели его остановить, — поддакнул другой.
С тех пор как мальчика забрали в дом Лу, он всегда оставался замкнутым и мрачным, нелюдимым, словно ежившимся в тени. Никто не мог к нему приблизиться, никто не понимал, что у него внутри. А порой в его взгляде сквозила такая холодная злоба, будто хищник смотрел на добычу. Потому и сейчас в глазах Лу Чжихуна появилось сомнение, почти готовое превратиться в уверенность.
— Цинь Сы, — произнёс мужчина, нахмурив брови, и в складке меж ними легла глубокая тень, — если ты и дальше будешь так себя вести, нам придётся связаться с приютом и подумать о том, чтобы вернуть тебя туда.
Он сказал это спокойно, но с той тяжестью, которая не оставляла сомнений.
Когда-то мальчика привели в дом вовсе не ради него самого. Его появление должно было быть поддержкой для Лу Нянь. Однако прошло два года, а девочка не только не привязалась к нему, но и демонстративно сторонилась.
Род Лу, конечно, не бедствовал, чтобы не прокормить ребёнка, но здесь никто не держал тех, кто не приносил пользы. А если его мрачное присутствие к тому же способно повредить Лу Нянь, то решение избавиться от него выглядело более чем логичным.
Вернуть в приют…
Это значило лишить шанса учиться, выбросить в нищету, где снова придётся жить так же, как прежде: один день сытый, другой голодный.
Мальчик по-прежнему молчал, низко опустив голову. Чёлка скрывала глаза, не позволяя увидеть выражение. Но губы, плотно сжатые, белели, словно в них исчезла вся кровь.
Он не произнёс ни слова в своё оправдание.
Он знал, что всё равно никто не поверит.
С рождения так было всегда, и привычка к этому недоверию притупила душу, сделала её равнодушной к несправедливости.
Перед его внутренним взором вдруг встали картины прошлого: паутина в углу приютской стены, потрескавшаяся штукатурка, ледяные зимы, когда он сворачивался клубком на узкой кровати под тонким одеялом и слушал, как за окном бесконечно завывает ветер, несущий с собой снег.
— Это был не он, — раздался сзади хриплый, но твёрдый голос.
Лу Нянь с усилием приподнялась с постели. Её ещё детское лицо оставалось болезненно-бледным, но слова прозвучали отчётливо:
— Это был не он. Не Цинь Сы толкнул меня.
На этот раз голос её прозвучал громче, без колебаний.
Цинь Сы поднял голову и впервые посмотрел прямо на неё.
В палате воцарилась тишина.
