Он и впрямь давно решил, что его дочь должна выйти замуж за человека, достойного во всём: положению, воспитанию, происхождению.
Что касается Цинь Сы, его чувства не волновали Лу Чжихуна.
Если, конечно, юноша и правда был к ней привязан, в этом можно было бы найти выгоду. Верность, питаемая любовью, лучше ненависти, способной разрушить всё.
Пусть Нянь-Нянь, если придёт время, сыграет на этом чувстве, и Цинь Сы до конца дней будет верно служить Лу Групп.
— Они ещё дети, — сказал Лу Чжихун спокойно. — Рано об этом думать.
Он посмотрел на племянника пристально и добавил с особым смыслом:
— У Нянь-Нянь больше нет брата. Ты теперь для неё как родной.
— Я позабочусь о ней, — тихо сказал Лу Ян.
После этого он покинул кабинет.
Родная мать Лу Нянь, Чэн Минъин, умерла очень рано. В особняке семьи Лу для неё до сих пор сохранили комнату на втором этаже, в конце длинного коридора.
Там стояла её фотография и несколько вещей, которыми она когда-то пользовалась. Комнату убирали лишь раз в год, по обычаю, и почти никто туда не заходил.
В праздники Лу Нянь всегда приходила туда с благовониями в память о девушке, чью жизнь она, по сути, продолжила, чьё место заняла в этом мире.
В тот вечер моросил холодный осенний дождь.
Лу Нянь, воспользовавшись тем, что все заняты, тихо поднялась на второй этаж. Слугам она сказала, что собирается писать тест и просила не беспокоить. Дождавшись момента, юная девушка незаметно вышла из комнаты.
Комната Чэн Минъин была такой же тихой, как всегда. Девушка зажгла свет и окинула взглядом знакомые предметы.
Лу Чжихун сюда не заглядывал годами. Ваза с лилиями, стоявшая на подоконнике, всё ещё источала слабый аромат. Это были те самые цветы, что она принесла в прошлый раз.
После всех событий дня её сердце было тревожно, и почему-то ноги сами привели её сюда.
Лу Нянь медленно убирала комнату: вытирала пыль, поправляла рамки и протирала столик.
Лицо Чэн Минъин напоминало ей собственную мать. Та же мягкость черт, та же печальная нежность во взгляде. Каждый раз, глядя на фотографию, Лу Нянь вспоминала о женщине, которая родила её по-настоящему.
Наверное, она — неблагодарная дочь, ведь умерла так рано. Не по своей воле, конечно, но она оставила отца и мать в невыразимой боли.
Работала она медленно, почти бережно.
Комод, на котором стояла фотография, был старинным, из красного дерева, тончайшей резьбы. Это был один из предметов в приданом госпожи Чэн, когда она выходила замуж. Настоящая антикварная вещь.
Лу Нянь осторожно сняла с него пыль перьевой щёткой, присела на корточки, чтобы протереть нижнюю панель, и в тот миг пальцы её задели что-то, что щёлкнуло и, с тихим звуком, откинулось наружу.
Это оказался потайной ящик.
Лу Нянь замерла от удивления. Внутри было пусто, если не считать одной-единственной серебряной цепочки. На первый взгляд, украшение ничем не выделялось, но кулон был изумительной красоты. В центре поблёскивал прозрачный, как родниковая вода, камень глубокого синего цвета.
«Неужели это реликвия Чэн Минъин?» — подумала она, осторожно проведя пальцем по холодному металлу.
Лу Нянь собиралась уже вернуть вещь на место, но вдруг заметила, что подвеска не была цельной.
Она могла открываться.
Лу Нянь едва дыша поддела крышку ногтем и приподняла. Внутри, под стеклом, лежала старая пожелтевшая фотография.
На ней — два младенца. По ним ещё нельзя было сказать, кто мальчик, а кто девочка: один был в розовом пуховике с зайчиками, другой — в синем, с котами. Лица почти одинаковые, как отражения в зеркале.
Молодая Чэн Минъин стояла за коляской и улыбалась счастливо, с каким-то тихим умиротворением.
Малыш в розовом, видимо, девочка, нахально положил ножку на соседнего, а тот, в синем, глядел прямо в объектив, смеясь во весь рот. Огромные круглые глаза светились чистой радостью.
Сердце Лу Нянь сжалось.
Этот ребёнок в розовом, без сомнения, она сама. Но кто тогда второй? Если фото хранилось в личном кулоне Чэн Минъин, значит, на нём был кто-то ей по-настоящему близкий. Скорее всего, её собственный ребёнок.
Почему же Лу Нянь никогда не слышала о нём?
Из памяти, будто по чьему-то приказу, были стерты все следы существования этого ребёнка.
«Куда он делся? — мелькнула мысль. — Жив ли он вообще?»
Сложные, противоречивые чувства охватили её. Девушка достала телефон и сфотографировала всё: саму цепочку, кулон, снимок под разными углами. Потом она бережно вернула вещь обратно, закрыла потайной отсек и аккуратно смахнула следы пыли, будто ничего не трогала.
В этом доме, казалось, скрывалось ещё слишком много тайн, о которых она даже не подозревала.
Когда она вышла из комнаты, по коже пробежал холод.
Снова то странное чувство, будто мир вокруг терял опору, а она сама висела в пустоте, как перекати-поле, лишённое корней.
Лу Нянь плотно сжала губы. Её всегда мучила слабость, но теперь холод пронизывал не только тело. Он исходил изнутри, из самого сердца.
И почему-то вдруг вспомнилось то ощущение: тёплые руки, обнимающие её когда-то, чужое дыхание у виска, от которого не хотелось уходить.
За окном мелко моросил осенний дождь. В маленьком павильоне напротив окна шторы всё так же оставались плотно задернутыми; она знала, что там пусто, пыль давно легла толстым слоем. Ей вдруг отчаянно захотелось увидеть его.
В груди теснилось столько чувств, что она больше не могла их вынести. Хотелось просто поговорить. Хоть с кем-то.
Она усмехнулась самой себе.
