Издалека, будто из тумана, доносилась едва слышная музыка. Фу Няньюй стоял, не мигая, вглядываясь в темноту в конце длинной улицы за воротами. И вдруг за спиной раздался крик:
— Няньюй! Няньюй! Скорее! Кто-то похитил Дань-Дань!
Пронзительный вопль госпожи Фу, Ню Чжиин, ударил в уши, словно тяжёлый молот, разбивая оцепенение мужа.
Фу Няньюй мигом очнулся, бросился обратно в дом и вместе с женой вбежал во двор.
Во дворе стоял древний, столетний вяз. Фу Няньюй поднял глаза и застыл. На толстой ветви дерева сидел человек в чёрном плаще, с лицом, почти скрытым тенью капюшона. Лишь пара тускло-зелёных глаз, как болотные огни, смотрели прямо на него, а из горла неизвестного вырывалось глухое, хриплое дыхание.
На руках у него спала маленькая Фу Дань.
— Отпусти мою дочь! — выкрикнул Фу Няньюй и кинулся к дереву. Но, не умея карабкаться, он бессильно остановился под ветвями. Отступив на шаг, он вдруг уловил в воздухе странный аромат — сладковатый, неведомый, тревожный.
Мужчина в плаще резко прыгнул, взмыл с ветви и легко перелетел через высокую стену. Фу Няньюй опомнился и бросился к воротам, но когда он выбежал на длинную улицу, ни похитителя, ни дочери уже не было.
Лишь женский плач, долгий, безутешный, наполнил тишину. Он растёкся по ночи, словно боль, что не знает конца.
Пятнадцать лет назад я ушёл отсюда. Один. Пятнадцать лет спустя я вернулся. Всё так же один.
Это был мой старый дом, родовое поместье, что хранило меня в оковах памяти долгие пятнадцать лет. Каждая пылинка здесь напоминала о двух детях, двух улыбающихся лицах, что жили в моём сердце.
Я протянул руку, и воспоминания вспыхнули вихрем. Глаза заслезились, а сухость души сменилась внезапной, давно забытой влагой.
Ваньсян… моя сестрёнка… Я вернулся.
Шепча её имя, я чувствовал, как лицо моё дёргается, а в тихой, зыбкой ночи
я становился зверем.
