— Вы… вы осмелились поднять руку на меня?! Вы хоть понимаете, чьим братом я являюсь? Мой брат вот-вот займёт трон, и я буду стоять лишь на одну ступень ниже Наследника Небесного Сына, а подо мной будут тысячи и тысячи людей!
Шлёп!
Ещё один звонкий удар.
Бабушка неспешно размяла запястье и с той же мягкой добротой, с какой она подаёт чай, произнесла:
— Именно за эти оскорбительные и грязные слова я и ударила вас.
Она кивнула.
Одна из служанок, натренированная и быстрая, как молния, вставила кляп в рот девятой принцессе.
Та вскрикнула, захлёбываясь яростью. Растрёпанные волосы, налитые кровью глаза, безумие на лице — она билась в руках служанок, крепких, как железо, но вырваться не могла.
За воротами нарастал шум битвы, с каждой секундой становясь всё громче. Звон металла, крики, удары — всё это наполняло воздух яростью. Императорская гвардия вступила в схватку с личной охраной дома Хоу Чжунъюна.
Скоро всё должно было разрешиться. Издалека доносились предсмертные стоны тех, кто уже был обречён.
Охрана дома была не просто людьми. Каждый из них прошёл через огонь сражений с моим дедом, дядей и отцом, сражаясь за границы и честь Поднебесной. Они не погибли за эти идеалы, но теперь… должны были пасть в этой грязной междоусобной бойне прямо в стенах столицы?
Разве их жизни — и моя жизнь — имели разную ценность?
Я посмотрела на бабушку. Наши взгляды встретились, и мы поняли друг друга без слов.
И одновременно приказали:
— Открыть ворота!
…
Наши личные воины и стража были готовы стоять до последнего, всеми силами пытаясь нас остановить.
— Госпожа! Мы, все слуги дома, готовы отдать свои жизни, лишь бы защитить вас! Не подвергайте себя опасности!
— Верно, госпожа! Мы ещё можем сражаться! Мы готовы умереть за своего хозяина!
Огни факелов, трепеща в темноте, освещали решительные и до боли знакомые лица. Мужчины, с которыми я росла, которых помнила с детства. За воротами не утихал грохот — каждый миг мог стать последним для кого-то из них.
У императорской гвардии было десятки тысяч воинов, а у нас — лишь несколько сотен. В такой ситуации броситься на врага было равносильно тому, чтобы стрекоза столкнулась с колесницей или яйцо с горой. Это было бы безумием.
Бабушка обвела взглядом всех — глубоким и твёрдым. Затем она громко и отчётливо произнесла:
— Именно потому, что вы готовы отдать свои жизни за меня, я не могу позволить вам умирать из-за меня.
Дом хоу Чжунъюна всегда первый идёт в бой!
Раздался глухой рокот, и створки ворот распахнулись.
Воины, стоявшие за ними, обратились в камень. На краткий миг шум битвы смолк.
И вот тогда вперёд выступила пожилая женщина, облачённая в боевые доспехи и державшая в руке меч. Её внучка стояла рядом, не выказывая ни малейшего страха. Обе они стояли на пороге дома, и их позы были исполнены уверенности и достоинства.
— Я слышала, что меня ищут? — произнесла пожилая женщина. — Вот я, я пришла сама.
В её седых волосах отражались огонь и кровь, придавая им отблеск закатного золота. Она стояла спокойно и невозмутимо, словно всё было под её контролем.
— Мне уже за семьдесят, и не стоит, чтобы из-за меня разгоралась битва, — произнесла пожилая женщина с лёгкой улыбкой. — Где командующий императорской гвардией? Проводите меня к нему.
Наступила напряжённая тишина. И тут издалека раздался топот копыт. Высокий гнедой конь вылетел из-за поворота и остановился прямо перед воротами.
Всадник, показавшийся знакомым, нахмурился и сразу спросил:
— А где моя девятая племянница?
Точно. Это был брат наложницы Юй — дядя девятой принцессы. Из дома раздался радостный крик:
— Дядя! Дядя, я здесь!
Стража бесцеремонно выволокли её из дома, скрутив руки и ноги, и повлекли к воротам.
Это было зрелище, способное разорвать сердце: принцесса, униженная и обесчещенная, с растрёпанными волосами, с трудом передвигалась по земле, борясь со страхом и гневом.
— Дядя! — кричала она, задыхаясь от эмоций. — Они издеваются надо мной! Ты должен защитить меня!
А я, словно во сне, вспоминала события прошлой жизни.
В тот день я бежала к барабану правосудия, чтобы потребовать справедливости для моих дедушки и бабушки. Но вместо того, чтобы услышать голос императора, я столкнулась с ней.
С девятой принцессой.
Она посмотрела на меня так, словно увидела перед собой призрак.
— Так это ты и есть Сун Жоци? — спросила она с явной насмешкой в голосе. — Та самая, о которой говорит весь город… Та, что является пламенем у алтаря Будды, и невеста, пленившая сердце молодого господина Пэя? Вот до чего ты дошла?
А я всё ещё надеялась, униженно умоляя:
— Прошу вас, принцесса, передайте мои слова Его Величеству… Мой дед никогда не помышлял о предательстве. Он чист перед лицом Поднебесной. Пусть император сам во всём разберётся.
Девятая принцесса рассмеялась — непринуждённо, почти утомлённо, с ленивым высокомерием.
— Ты? Встретиться с императором? С твоим положением? Ты не заслуживаешь даже взгляда в его сторону.
Она взмахнула рукой, и стражники схватили меня за плечи, увлекая прочь.
— Убирайся, — бросила она, — и возвращайся в своё жалкое, прогнившее святилище.
В той жизни меня заковали в кандалы и провели по улицам, словно преступницу, чтобы весь город мог наблюдать и презирать.
Хотя я так и не узнала, в чём именно заключалась моя вина.
Скажи мне, девятая принцесса… На фоне того, что тогда сделали со мной, разве твоё унижение — хотя бы капля?
Однако генерал Юй, казалось, видел всё в ином свете. Он бросил взгляд на свою племянницу, затем на нас, и его лицо потемнело, словно небо перед бурей.
— Стража! Арестовать их! — приказал он.
Воины и стража моего дома сражались до последнего издыхания, но силы были слишком неравны. Наконец, нас взяли в плен.
Девятая принцесса рассмеялась, дрожа от торжества:
— Сун Жоци! Я ведь говорила — как только изменится день и ночь, наступит и твоя казнь!
Она вырвалась из рук слуг и подошла ко мне, в руке сверкая изящная шпилька с остриём, словно лёд и сталь, холод и яд. Тонкий наконечник скользнул по моей щеке, оставляя едва заметную царапину. Её глаза… словно змея перед броском.
— Сун Жоци… Скажи мне: что ты сделала с молодым господином Пэйем? Как ты заставила его потерять голову из-за тебя? Он отказал мне. Он даже не хочет меня видеть.
