Сися закончил пересчёт, затем незаметно покосился на стоявшую под навесом госпожу — её высокая стройная фигура, ослепительная белизна кожи и алое платье из тонкого шелка по-прежнему притягивали взгляд. Он украдкой подумал: каждый черенок у этих цветов стоит не меньше пятисот медяков, а она позволяет им просто так стоять в саду, без охраны, на радость лишь собственным глазам — вот уж по-настоящему напрасная трата богатства.
Но в этот момент вдруг прозвучал её спокойный голос:
— Сися, я слышала, что прошлой осенью черенок от Вэйцзы ушёл по цене в тысячу цяней. Это правда или домыслы?
— Вот уж поистине — стоит о чём-то подумать, и оно само приходит, — с лёгкой усмешкой подумала Мудань.
Сися действительно перепугался: спина выпрямилась, затем он тут же согнулся в почтительном поклоне и торопливо ответил:
— Да, молодая госпожа, всё верно.
Мудань по-прежнему спокойно обмахивалась белоснежным шёлковым веером и будто между прочим спросила:
— Слыхала, у семьи Цао, что за северной заставой, есть, пионовый сад? Говорят, чтобы просто пройти внутрь и полюбоваться цветами, нужно заплатить пятьдесят цяней? И каждый день туда приходит не меньше ста человек, а в пиковое время — и до пяти-шести сотен?
— Да, всё верно, госпожа.
Мудань, не торопясь, подошла к нему, всё так же непринуждённо обмахиваясь веером.
Её фигура отличалась от тогдашнего идеала пышной красоты: она была стройна, изящна, с тонкой талией, высокой грудью и длинными ногами. Она шла легко, сдержанно, уверенно — шаг за шагом, с расправленными плечами и высоко поднятой головой. На переде её алого наряда алели два вышитых цветка пиона, игриво переливаясь на солнце — такие яркие, такие живые, что глаз было не оторвать.
Сися поспешно отвёл взгляд, лицо покраснело. Он пробормотал:
— Н-недостойный не ходил… молодой господин строго запретил людям из дома бывать в тех садах.
Сжавшись, Сися не осмелился снова взглянуть на неё, покраснел и пробормотал: — Малый человек там не бывал. Молодой господин не позволяет нам, домашним, туда ходить.
— Вот как, — с ноткой сожаления протянула Мудань, останавливаясь рядом с ним и медленно добавляя: — Интересно, кто же всё-таки был? Как там внутри — красивое ли зрелище?
Аромат благовоний, исходящий от молодой госпожи, отличался от насыщенных и приторных запахов, какими обычно благоухали наложницы. Это был редкий, тонкий аромат настоящего пиона, лёгкий, обволакивающий, будто сам собой пробирающийся в дыхание. Кто знает, сколько стоило изготовление такого душистого порошка?
Сися словно впал в наваждение, заговорил вкрадчиво, стараясь держаться учтиво: — У малого человека есть младшая сестра, она там бывала. Говорит, у семьи Цао пионовый сад раскинулся вдоль большого озера: цветы высажены у беседок, у мостиков, даже у диковинных камней посреди озера. Посетители, войдя, садятся на лодки и медленно плывут вдоль берега, обозревая всё великолепие.
Досказав, Сися поспешил добавить с заискивающей улыбкой: — Но там — обыкновенные сорта, просто разновидностей больше. Если говорить о редкости и драгоценности, то им до цветов госпожи и близко не дотянуться. Если бы госпожа тоже устроила подобный сад, то не то что за пятьдесят цяней — даже за сто цяней люди всё равно бы шли толпами!
Мудань кокетливо улыбнулась, указала на него веером из тонкого шелка и мягко упрекнула:
— Что за глупости ты мелешь. Если молодой господин узнает, что ты подкинул мне такую никчёмную идею, он тебя живьём дубинками забьёт!
Лицо Сися в тот же миг побелело.
И Мудань вовсе не преувеличивала. Лю Чан — единственный наследник рода, три поколения которого носили шапки с яшмовыми шпильками — с детства рос в поместье, в роскоши, не зная нужды и вовсе не понимая ценности денег. Ему было важно только одно: наслаждение.
Зимой — флейта перед цветущей сливой, чай, заваренный на талом снегу. Осенью — охота с ловчими птицами и борзыми, скачки по осенним просторам. Летом — лодки на озере, танцовщицы и певицы. Весной — конные игры, цуцзюй[1], пиршества в садах, пышные цветочные увеселения. Его жизнь текла в беспечном веселье, полном удовольствий и без малейших границ.
Но несколько лет назад старый господин Лю оступился — попался на крупной растрате. Его почти разоблачили, и срочно требовались средства, чтобы залатать дыру. Семейство Хэ, давно присматривавшееся к гороскопу Лю Чана, воспользовалось этим шансом: они покрыли недостачу, а взамен выдали свою дочь за Лю Чана, надеясь, что свадьба с ней прогонит несчастья.
С тех пор Лю Чан и полюбил деньги — и возненавидел их.
Получив титул фонъи-ланна[2] шестого ранга — почётной, но пустой должности, доставшейся по протекции предков, — Лю Чан зажил вольготно: вроде бы чиновник, а дел никаких. Он не только обожал водиться с влиятельными людьми, но и страстно увлекался деньгами. Во дворе поместья Лю служили десятки управляющих — каждый из них изощрялся в том, как бы добыть прибыль, и каждый год в усадьбу стекались солидные суммы.
Однако сам Лю Чан никогда не заговаривал о деньгах, да и не выносил, когда кто-то упоминал их в его присутствии. Он притворно кичился утончённостью, прикидывался покровителем искусства и изысканных вкусов. И если бы узнал, что его личный слуга подстрекает его жену — женщину из купеческой семьи — устроить сад и зарабатывать деньги на пионовых цветах, он точно не простил бы Сися. Он бы размазал его по земле.
Мудань стояла рядом, глядя, как на кончике носа Сися выступили бисеринки пота. Тот был совершенно растерян и испуган. Она не удержалась от лёгкой усмешки и, лениво взмахнув веером, обронила:
— Ну что ты, дитя. Одной шутки испугался — и уже весь бледный. Жалко даже. Молодой господин ничего не узнает. Ты спокойно занимайся своим делом. А если твоя сестра любит пионы, — так и быть, осенью подарю ей пару отростков, пусть играет.
— Благодарю вас, госпожа, — пробормотал Сися, с облегчением выдохнув, но не осмелился сказать ни слова больше. Потупив голову, он молча начал раздавать указания остальным, как поднимать цветы, — от прежней дерзости и следа не осталось.
— Осторожнее, — с удовлетворённой улыбкой напомнила Мудань, повернулась и неспешно пошла в сторону навеса. В голове она уже прикидывала: если удастся действительно устроить такой сад, то даже просто продавая отростки и устраивая прогулки в сезон цветения, можно будет прекрасно жить. А если ещё и вывести редкие сорта — и вовсе можно не тревожиться о будущем.
А в это время усердная Шу`эр зорко следила за каждым движением слуг. Стоило кому-то замешкаться или взять горшок неловко, как она сразу осыпала его бранью. Иногда между делом ещё и ехидно отпускала шпильки в сторону Сися. Но Сися, словно сменившись на глазах, больше не дерзил — на упрёки не реагировал, сосредоточенно исполнял порученное. С немалым трудом все вместе бережно, по одной, вынесли цветочные горшки за ворота, и Шу`эр тут же побежала их захлопнуть.
Двери почти уже сомкнулись, как вдруг их упёрла толстая рука. За ней показалось напудренное, блестящее от жира лицо, на котором багрово алели накрашенные губы. Женщина жеманно расхохоталась:
— Шу`эр, не запирай, госпожа Юйтун пришла засвидетельствовать почтение госпоже!
[1] Древняя китайская игра в футбол называется цуцзюй (蹴鞠). Она считается одной из самых ранних форм футбола и имеет документальное подтверждение, относящееся к военной династии Хань.
[2] Фонъи-лан (奉議郎) — младший чиновничий титул в системе девяти рангов, примерно соответствующий шестому или седьмому рангу (в зависимости от эпохи). Это почётный, но часто почти неисполняющий обязанностей титул (разряд сановников «саньгуань» —散官), который могли присвоить по знатности происхождения, за выслугу или как форму признания. Упоминание, что герой «занимает титул фонъи-лан», подчёркивает его благородное происхождение и наличие чиновничьего статуса, пусть и не обременённого настоящей должностью.
