Когда ворота квартала вот-вот должны были закрыться, Лю Чан, мрачный как туча, наконец появился у ворот поместья принцессы. Завидев его, Ацзе не смогла скрыть облегчения: на её лице расцвела сладкая улыбка, она незаметно приложила руку к груди и выдохнула с облегчением. Склонившись в почтительном поклоне, она вежливо произнесла:
— Господин Лю, ее высочество давно ждёт вас. Позвольте мне проводить вас.
Но Лю Чан даже не удостоил её взглядом. Высоко задрав подбородок, он лишь глухо хмыкнул в ответ.
Увидев, что кто-то другой вызвался сопровождать этого капризного и опасного гостя, остальные служанки немедленно разбрелись в стороны, надеясь сохранить себе спокойствие и покой. Именно такой реакции и добивался Лю Чан. Он небрежно пошёл вслед за Ацзе в глубь сада, и, убедившись, что поблизости никого нет, резко втянул её за собой в густые заросли сирени.
Прильнув к ней, он крепко обвил рукой её тонкую талию и жадно поцеловал в щёку. Его улыбка была из тех, что ласкают слух, но жалят сердце.
— Ах ты, моя милая, — прошептал он, — в следующий раз, когда увидишь меня, не смей так светиться от радости. Осторожнее будь — если она увидит, нам обоим несдобровать. У неё сердце чёрное, как смола.
Ацзе, затаив дыхание, прижалась к груди Лю Чана, взволнованно всхлипывая. Подняв к нему заплаканное лицо, она с обидой прошептала:
— У неё в последнее время характер стал ещё хуже… Малейшая досада — и на ком-то надо сорваться. В прошлый раз, когда вы задержались, она схватила фарфоровую подушку и метнула прямо в меня. Чуть голову не пробила! Я так испугалась, и всё думала — вдруг больше никогда вас не увижу…
В лунном свете её слёзы сверкали, будто жемчужины. Её длинные, чуть суженные глаза сияли пронзительной прелестью, и Лю Чан вдруг ощутил, насколько знакомы ему эти черты. Его сердце дрогнуло — и он с неожиданной нежностью наклонился, чтобы губами стереть её слёзы.
Ацзе была потрясена. Она-то, повидавшая немало мужских страстей, впервые в его взгляде уловила нечто большее — не похоть, а подлинную, глубокую привязанность. С неутолимой жадностью она всматривалась в его красивое, благородное лицо и тихо прошептала:
— Сегодня утром дом вана пожаловал молодой господин Ши, сын вана Вэя. По велению вана он устроил ее высочеству настоящую взбучку. Не дал ей даже открыть рот в ответ, а всё, что сказал… было ужасно жестоко. Так что настроение у неё просто невыносимое. Боюсь, как только вы войдёте — она опять сорвётся на вас.
Лю Чан прищурился:
— Знаешь, из-за чего был весь сыр-бор?
— Я тогда не смогла пройти внутрь и служить при них, — прошептала Ацзе, прижавшись к нему. — Изо всех сил старалась подслушать, но уловила лишь суть… Принцесса вроде бы послушалась одну из наложниц из поместья вана Мин и попыталась с помощью людей дома вана Нина принудительно выкупить поместье у реки Хуанцюй. Но теперь всё всплыло наружу. Ван Нин отправил людей за извинениями к вану Вэю… а тот страшно разгневался.
Лю Чан нахмурился, на мгновение погрузившись в молчаливые раздумья. Затем лениво протянул руку, крепко сжав грудь Ацзе, и с усмешкой сказал:
— Понял. Ты молодец. Только больше так не рискуй — если кто узнает, что ты ведёшь такую игру, тебе несдобровать. Главное — чтобы ты была в безопасности.
Ацзе откинула его руку, фыркнула с укором:
— Всё это я делаю ради вас.
Лю Чан крепко прижал Ацзе к себе и тихо прошептал:
— Я знаю.
Он рассеянно поглаживал её по голове и спине, а в голове в это время лихорадочно анализировал только что услышанное. Ван Мин — второй сын императора, гораздо старше вана Нина. При его дворе издавна собирались всевозможные эксцентричные личности и колдуны, обладавшие необычными способностями. С их помощью он годами налаживал связи и влиял на сильных мира сего. К примеру, тот самый Юань Шицзю, что недавно сопровождал его на одном приёме, — как раз из этой свиты.
Теперь же, если ван Мин позволил своей наложнице спровоцировать Цинхуа, значит, уже не сдерживается? Поместье у реки Хуанцюй… Чьё оно? Кажется, Пань Жун говорил, что купил землю именно в тех краях и строит там усадьбу. Неужели дело касается его?
Вокруг заливались сверчки, лёгкий ветерок колыхал листву. Вдвоём, прижавшись друг к другу, они будто бы забыли обо всём, наслаждаясь мягкой тишиной лунной ночи. Но вдруг неподалёку послышался лёгкий шорох — мечты Ацзе о нежности вмиг рассыпались, а Лю Чан вынырнул из раздумий, напрягся. Он бросил ей выразительный взгляд. Мгновение спустя оба резко разошлись в разные стороны, готовые взять нарушителя в клещи.
Поняв, что вырваться не получится, застигнутая в засаде служанка остановилась и, высоко подняв голову, с показным безразличием направилась прямо к Ацзе. Она первой заговорила, голос её звучал громко и вкрадчиво:
— Ацзе, госпожа узнала, что господин Лю уже пришёл, но никак не могла дождаться его. Вот и велела мне пойти посмотреть, в чём дело.
Это была Ажоу — ещё одна из самых приближённых служанок Цинхуа.
Ацзе скользнула взглядом по погасшему фонарю в руке Ажоу, её лицо не выдало ни тени волнения. Она грациозно выпрямилась, как ни в чём не бывало пригладила выбившуюся прядь у виска, крепко взяла Ажоу за руку и громко, как бы назло, произнесла:
— Ах, Ажоу, это ты? А ты, выходит, не встретила господина Лю? Он же уже давно прошёл внутрь, к госпоже.
Ажоу прищурилась, губы её тронула холодная улыбка:
— Правда? Видимо, у меня с глазами стало совсем плохо, раз я его так и не заметила.
Лю Чан стоял в тени, прислушиваясь к голосу Ацзе. Когда он окончательно удостоверился, кто пришёл, то мгновенно развернулся и, не издав ни звука, быстрыми шагами направился к главному залу. Уже подходя, он услышал изнутри яростные крики Цинхуа, и это невольно заставило его нахмуриться. Он глубоко вздохнул, успокаивая себя, и к тому моменту, как служанка приподняла для него тяжёлую хрустальную занавесь, лицо его уже озаряла безмятежная, тёплая улыбка.
Он с лёгкостью прошёл сквозь ряды тончайших шелковых занавесей, обогнул изогнутую ширму с изображением танцующих красавиц и, подойдя ближе, с видом заботливого возлюбленного глянул на лежащую на кровати Цинхуа. Её лицо было бледным, глаза метали молнии — она гневно смотрела на него, будто хотела испепелить взглядом.
— Ну что, опять злишься? — негромко произнёс он с лёгкой насмешкой. — Я задержался из-за дел по службе, а не потому что забыл о тебе. Ацзе сказала, что ты из-за меня даже не стала ужинать. Вот ведь упрямство! Ну что, скажи, чего хочешь? Я сам покормлю тебя.
Губы Цинхуа изогнулись в ледяной усмешке:
— Ты ещё помнишь, что я тебя жду? Какие такие дела? Наверное, опять с Пань Жуном предавался утехам и флиртуешь, да? Покормишь меня? Ты бы, пожалуй, с радостью дождался, пока я с голоду умру — тебе только того и надо!
Лю Чан, ничуть не смутившись, безмятежно принял из рук Ацзе пиалу с ласточкиным гнездом. Он взял серебряную ложечку в виде листа лотоса, аккуратно зачерпнул немного густой, теплой кашицы и поднёс ко рту Цинхуа, говоря с мягкой, почти убаюкивающей интонацией:
— Мне кажется, ты просто заскучала. Сидишь взаперти и начинаешь придумывать себе всякое. Если бы я мог спокойно уладить служебные дела — разве тебе от этого хуже? Разве не в этом и есть твоя слава? Ты ведь знаешь, я больше всего хочу добиться всего сам — своими силами, своим талантом.
