— Так и вспылил? — с ленивым удовольствием протянул Лю Чан, легко отведя в сторону кнут Цзян Чанъяна. — Ну что ты, господин Цзян, — он говорил мягко, почти насмешливо, — я ведь лишь по доброте озвучил правду. Даже если ты не ценишь моих слов, разве стоит отвечать столь грубо и невежливо?
“Грубо и невежливо” — именно это он и хотел бросить в лицо Цзян Чанъяну, только гораздо жёстче.
Цзян Чанъян отдёрнул кнут, развернул поводья и подвёл коня так близко, что их плечи почти соприкоснулись. Его губы тронула холодная усмешка:
— Грубо и невежливо?
В следующую секунду он резко занёс кулак и с силой врезал Лю Чану в левую скулу.
— Вот тебе грубо и невежливо! — его голос прозвенел, как удар меча о броню. — И бью я именно тебя, никчёмного, ни на что не годного проходимца.
Лю Чан и подумать не успел, что тот решит пустить руки. Всё произошло так внезапно, что он даже не попробовал уклониться — в глазах тут же брызнули золотые искры, в ушах зазвенело, а в следующий миг — новый удар, теперь уже в правую сторону.
Подлый! Наглый проходимец! Он осмелился ударить его исподтишка! От тяжести и резкой боли Лю Чан едва не вывалился из седла. Лишь судорожно вцепившись обеими руками в крепкую шею коня, он удержался, чтобы не рухнуть наземь.
— Не бейте больше! — Цюши, едва не скатившись с седла, кубарем рухнул на землю и, бросившись вперёд, обхватил Лю Чана за ногу. Из его горла вырвался пронзительный, оглушительный крик: — Молодой господин! Молодой господин! Что с вами?!
— Заткнись! — прорычал Лю Чан, мотнув головой. Перед глазами всё плыло и дробилось на несколько одинаковых фигур. Он вслепую метнулся рукой, пытаясь ухватить Цзян Чанъяна за одежду, но тот уже ловко отдёрнул поводья и отъехал на шаг в сторону.
Стоял теперь чуть поодаль, глядя на него сверху вниз, с тонкой тенью торжества на губах:
— Раз ещё в силах ругаться, значит, жив.
Лю Чан ощутил, как гнев заполнил его до последней капли, жёг изнутри, лишал дыхания. Он вцепился взглядом в противника, словно хотел пронзить его насквозь:
— Цзян Чанъян, ты подлый и низкий человек! Осмелился напасть исподтишка… Так давай же, будь мужчиной — выйди и сразись со мной честно!
Цзян Чанъян произнёс спокойно, но каждое слово звучало как выверенный удар:
— Лю Чан, это называется урок. Сначала я пытался говорить с тобой по-хорошему, но раз ты не желаешь слушать, значит, не всякому можно говорить о разуме. Запомни: раз уж ты с Дань`эр разошёлся, то оставь свою «доброту» для своей принцессы. Что касается дел Дань`эр или моих — тебе в них нет места. В следующий раз, если снова сунешься и распустишь язык, я не постесняюсь проучить тебя ещё раз.
— Да что ты за птица такая, чтоб учить меня?! — голос Лю Чана сорвался, а рука уже легла на эфес меча у пояса.
Цзян Чанъян окинул его холодным, долгим взглядом, и уголки его губ изогнулись в насмешливой усмешке:
— Оставь. Мой клинок создан не для того, чтобы резать лошадей… а для того, чтобы резать людей.
В одно мгновение Лю Чан вспомнил тот день в поместье вана Нина — ту самую лошадь, которую он, не дрогнув, заколол коротким мечом прямо на глазах у всех, сбросившую с себя Цинхуа. Память об этом обрушилась, как ледяной поток, и краска мгновенно спала с его лица, оставив его мертвенно-бледным. Огромный стыд сжал горло, и только сжав зубы до скрипа, он не позволил им задрожать и выдать себя.
Пальцы судорожно вцепились в рукоять меча. Ему хотелось выхватить клинок и изрубить Цзян Чанъяна, но разум подсказывал: он не соперник этому человеку. Рука на эфесе то ослабевала, то снова напрягалась, пока, наконец, он не заставил себя выдохнуть и повторить мысленно, как заклинание: терпи… терпи… впереди ещё много дней.
Он поднял глаза и, пронзив Цзян Чанъяна взглядом, произнёс холодно:
— Тебе нечем тут передо мной хвастать. Ты всего лишь выше меня ростом, покрепче телом, да послужил в армии подольше. Если бы я был в твоём положении — кто знает, может, превзошёл бы тебя.
Цзян Чанъян встретил его взгляд прямо, без тени смущения:
— Верно, хвастаться тут нечем. Я лишь вернул тебе твоё же оружие. Дань`эр всего лишь хрупкая женщина, и что же в том великого — кичиться перед ней? За тебя, пожалуй, мне и краснеть стоит.
Лю Чан плотно сжал губы, не отводя упрямого взгляда.
Цзян Чанъян чуть тронул пятками бока коня, и, продолжая смотреть ему в глаза, медленно проехал мимо. Вслед его спине донеслось глухое, полное злобы:
— Поглядим ещё… посмотрим, чем всё это для тебя обернётся.
Цзян Чанъян обернулся, и на губах его легла уверенная, почти дерзкая улыбка:
— Боюсь, ты сгоришь от злости, не дождавшись.
…На вымощенной голубым камнем площадке его уже ждал У Сянь. Увидев, как господин въезжает, тот сразу шагнул навстречу:
— Лю Чан уехал. Молодой господин, вы догнали госпожу Хэ?
Цзян Чанъян коротко пересказал всё, что произошло, опустив, впрочем, подробность о двух ударах в лицо Лю Чану.
У Сянь на мгновение задумался, потом произнёс:
— Боюсь, после этого госпожа Хэ станет избегать вас. Что вы думаете? Решение уже принято?
Цзян Чанъян промолчал, и лишь когда они прошли через средние ворота, заговорил:
— Несколько дней назад я написал письмо матери. Завтра отвезёшь его.
Всё верно, — подумал У Сянь. Он сопровождал господина ещё с тех пор, как тому было тринадцать, и знал его характер вдоль и поперёк. Цзян Чанъян не из тех, кто ведёт себя легкомысленно. Если бы в его сердце не было твёрдого намерения, он бы не стал снова и снова искать встреч с Мудань.
У Сянь, прикинув в уме, осторожно заметил:
— Сейчас уже глубокая осень. Полагаю, ответное письмо от старшей госпожи придёт не раньше весны. Осмелюсь предположить, госпожа, скорее всего, не будет возражать. Но… что если в будущем она согласится, а здесь, по каким-то причинам, всё расстроится? К тому же, как бы ни повернулось, гун всё равно будет помнить, что вы носите фамилию Цзян… Этот рубеж будет непросто перейти, да ещё и опасаться надо, чтобы кто-нибудь не вставил палку в колёса. Может, сперва здесь всё закрепить, а потом уже одним решительным шагом довести дело до конца?
Вспомнив, как Мудань недавно поблагодарила его, Цзян Чанъян почувствовал в душе тяжесть, будто в сердце осела невидимая глыба.
— Я понимаю, — произнёс он негромко. — Добиться согласия её семьи будет нелегко. Семья Хэ не даст согласия лишь на моё слово, да и сама она не станет так просто верить мне. Даже если всё удастся, готовиться к этому отдельно — значит снова ранить её. Лучше вести дело с обеих сторон одновременно. А если уж совсем не выйдет… — он замолчал на миг, — ну что ж, пусть люди посмеются надо мной.
Произнеся это, он сам ощутил неуверенность и, вместе с ней, раздражение, которое только усиливалось.
У Сянь улыбнулся:
— Тогда я займусь этим. А когда закончится нынешняя суета, вам, молодой господин, всё же стоит почаще наведываться в лавку семьи Хэ. Кстати, вас ждёт господин наследник Пань — в библиотеке. Говорит, хочет сыграть с вами партию в вэйци.
Цзян Чанъян вошёл в библиотеку. На полутёмном ложе, в полулёгкой позе, сидел Пань Жун, небрежно накинув поверх плеч синюю шёлковую стёганую накидку. Перед ним на низком столике стояла доска с недоигранной партией, и он, нахмурившись, вертел в пальцах камень вэйци, перекладывая его то туда, то сюда. Услышав шаги, Пань Жун даже не поднял головы — так и продолжал перебирать варианты, но так и не решался сделать ход.
