Сказав это, он слегка пришпорил коня и подъехал вплотную к своему второму брату. Наклонившись, тихо что-то прошептал ему на ухо, умело заслонившись спиной от взгляда гуна Чжу. Затем незаметно сунул в широкий рукав брата небольшой свёрток, завёрнутый в промасленную бумагу, и негромко сказал:
— Береги себя, второй брат.
Лишь когда гун Чжу с отрядом отъехали прочь, в пыль и туман, он вместе со своим молодым слугой повернул коня обратно к городу.
Цзян Чанъян издали видел всю эту сцену — каждое движение, каждую мелочь. Повернувшись к У Сяню, он усмехнулся:
— Вот уж кто действительно заботится о втором брате, так это третий. Теперь, кроме самого гуна Чжу, пожалуй, весь отряд знает, что он тайком передал ему еду. Такой внимательный и сердечный младший брат — редкость.
У Сянь хмыкнул и, понизив голос, заметил:
— А разве самому господину гуну обязательно лично отправлять второго господина в путь? Разве не проще поручить это какому-нибудь надёжному домашнему воину? Всё равно же второй господин не посмеет сбежать на полдороге.
Цзян Чанъян тихо фыркнул, в его усмешке прозвучала насмешливая нотка:
— Откуда тебе знать, что он не нарочно уехал, чтобы кого-то избежать? Если бы он не вышел из дома сейчас, ван Минь уже, пожалуй, загнал бы его в угол прямо в собственном дворе.
Он бросил взгляд на удаляющуюся фигуру Цзян Чанъи, которая уже почти скрылась из виду, и быстро распорядился:
— Пошли. Проследим за третьим господином — посмотрим, куда он направится. Сначала разберёмся с ним, а потом поедем в поместье гуна. Как раз к тому времени, думаю, ван Минь уже оттуда уберётся.
Однако Цзян Чанъи и не думал сразу возвращаться домой. Въехав через ворота Цзиньмэнь, он миновал квартал Цзюньсяньфан, затем повернул прямо к Западному рынку. Там он не торопясь бродил по лавкам — то задерживаясь у одной, то заглядывая в другую. В конце концов зашёл в книжную лавку и пробыл там около часа. Лишь спустя это время он вышел, держа в руках две книги, сел в седло и направил коня к поместью гуна.
Цзян Чанъян с У Сянем всё это время шли по пятам за Цзян Чанъи. Для них подобное слежение было делом проще простого. Ещё бы — если в пустынях, на бескрайних степях или безлюдных каменистых плато они умели держаться в тени и не выдавать себя, то что уж говорить о людных и шумных улицах столицы, где людской поток сам по себе скрывал их присутствие?
Вскоре Цзян Чанъян окончательно убедился: Цзян Чанъи направляется прямо в поместье гуна. Он слегка пришпорил коня, подавая знак У Сяню держаться рядом, и, пройдя в пол галопа всего несколько десятков шагов, поравнялся с изящным и благородным на вид юношей.
Приветствовать его он не стал — лишь с непроницаемым лицом проехал мимо. Но его ярко-алый халат, блеск золотого эфеса у пояса, высокая гнедо-рыжая лошадь под ним и золотые накладки на ремнях сапог — всё это невозможно было не заметить.
Почти мгновенно Цзян Чанъи поднял голову, и в его глазах мелькнула радость. Он воскликнул с неподдельным восторгом:
— Старший брат!
Цзян Чанъян натянул поводья и остановил коня, холодно посмотрев на юношу, а затем, будто не понимая, перевёл взгляд на У Сяня.
Тот сразу всё понял и с поспешной улыбкой пояснил:
— Молодой господин, это третий молодой господин из поместья гуна. Вы ещё не встречались.
Цзян Чанъи, казалось, вовсе не замечал ни холода, ни скрытого раздражения в лице Цзян Чанъяна. Наоборот, он с воодушевлением заговорил:
— Да, старший брат, вы меня ещё не видели, но я-то видел вас! Куда направляетесь? Какая досада — я только что расстался с отцом и вторым братом. Отец даже наказал мне, что, если будет возможность, непременно наведаться к вам.
Цзян Чанъян слегка кивнул, голос его был ровен и сдержан:
— Как раз собираюсь в усадьбу. Поедем вместе.
На мгновение на лице Цзян Чанъи промелькнуло едва уловимое выражение, будто что-то неприятное кольнуло его. Он опустил взгляд, и пауза длилась всего один вздох. Затем он снова поднял глаза и одарил собеседника тёплой, ясной улыбкой:
— Отлично. Это именно то, чего я и хотел.
Повернувшись к своему слуге, он велел:
— Беги вперёд и сообщи в дом. Старшая госпожа, узнав, обрадуется так, что и словами не передать.
Цзян Чанъян взглянул на него с лёгкой, почти незаметной улыбкой:
— Хоть мы и не встречались прежде, но я многое о тебе слышал. Говорят, ты весьма одарён, учёность твоя в почёте, да и знакомых среди талантливых людей у тебя немало. В будущем году, верно, собираешься на кэцзюй[1]?
На щеках Цзян Чанъи проступил лёгкий румянец:
— Учусь я не так уж хорошо… На экзамене, боюсь, только осрамлюсь.
— Вот как… — лишь коротко откликнулся Цзян Чанъян, и более ничего не добавил.
Цзян Чанъи, казалось, чуть сник от такой сдержанности.
Спустя некоторое время они достигли ворот поместья гуна. Тут же несколько слуг, словно по сигналу, бросились вперёд: кто-то поспешил взять лошадей под уздцы, кто-то — проводить гостей внутрь. При этом многие украдкой бросали взгляды на ослепительно яркий наряд Цзян Чанъяна, на блеск его пояса и золотых деталей.
У вторых ворот их уже встречала госпожа Ду, с улыбкой, полною радушия.
[1] Кэцзюй был главным способом отбора чиновников в государственный аппарат. Экзамены проводились в несколько ступеней — уездные, провинциальные, столичные и, наконец, дворцовые, перед самим императором. Испытуемые писали сочинения на заданные темы, разбирали конфуцианские каноны, составляли стихи и эссе. Успех на экзаменах открывал путь к государственной карьере и мог вознести даже бедняка до высоких должностей, а провал означал годы упорной учёбы заново.
