Мудань не забывала.
Не забывала, как Ли Син некогда приходил к Цзян Чанъяну.
Не забывала, как позавчера, в таверне Умин, внезапно появился ван Минь, и его шаги были направлены вовсе не к случайному столу, а прямо к гуну Чжу.
Не забывала и того, что говорил ей сам Цзян Чанъян, — тихо, без лишних слов, но с тем особым оттенком в голосе, который невозможно вычеркнуть из памяти.
И уж тем более не забывала о человеке, появившемся в Фанъюане, — мастере, выращивающем пионы, которого за огромные деньги купили у вана Цзиня.
А если предположить, что ван Цзинь на самом деле вовсе не тот бледный и ничем не примечательный человек, каким его привыкли считать? Если он — именно тот, кто, не поднимая лишнего шума, сумел загнать Янь Балана в полный крах и безысходность, — тогда он непременно знает и о том, что её с Цзян Чанъяном связывают далеко не поверхностные отношения.
А если верно и другое — если госпожа Цинь, как сама говорила, однажды непременно отплатит ей за добро, — то её упорное нежелание признать Мудань, а также отказ признать и Лу Улана, наверняка имели веские причины.
Лу Улан прежде часто просил помощи у семьи Хэ, и связи их можно было назвать вполне близкими. Но после того как он сблизился с госпожой Цинь, он ни разу не упомянул о ней в разговорах с Хэ, будто бы вовсе не желал связывать эти две стороны.
И вот теперь — внезапно — он приходит сам, да ещё и рассказывает ей столь сокровенные вещи: что госпожа Цинь носит ребёнка, что между ней и ваном Цзинем пробежала тень ссоры.
Такой резкий поворот в его поведении не мог не вызвать у Мудань подозрений. Здесь явно был какой-то умысел. И, конечно же, этот умысел не мог быть направлен на неё саму — скорее всего, удар должен был прийтись по Цзян Чанъяну… и по тем, кто стоит за его спиной.
Но все эти догадки Мудань не решалась открыто изложить госпоже Цэнь. Вместо этого она сказала лишь:
— Есть такие люди, матушка, которые, достигнув славы и власти, меньше всего хотят встречаться с теми, кто видел их в самую унизительную и горькую пору жизни. Если бы госпожа Цинь хотела признать меня, она бы уже давно это сделала. А раз она согласна признать Лу Улана, но не меня, значит, по моим догадкам, причина именно в этом.
Она чуть помолчала и продолжила:
— Лу Улан здесь, пожалуй, обманывает сам себя. Даже если бы я согласилась на его просьбу, вряд ли получила бы от госпожи Цинь тёплый приём. А тем более… здесь замешаны дворцовые дела — борьба между наложницами и за наследника. Нам лучше держаться в стороне. Сейчас, когда и отец, и старший брат в отъезде, нам следует быть особенно осторожными.
Госпожа Цэнь слегка кивнула, раздумывая, и сказала:
— Верно говоришь. Осторожность — залог долгой жизни. Раз она с самого начала согласилась, чтобы ван Цзинь держал её вне поместья, значит, у неё были и расчёт, и подготовка. Твоё вмешательство ей всё равно не поможет.
Мудань кивнула и улыбнулась:
— Мама, вы ведь недавно говорили, что с похолоданием кожа на лице и руках стала суше. Не приготовить ли нам сегодня немного душистого крема? Сделаем побольше, я заодно смогу раздарить его кое-кому.
Госпожа Цэнь, хоть и была уже в возрасте, умела беречь себя и выглядела весьма ухоженной. В её распоряжении имелось немало рецептов для сохранения красоты и здоровья кожи. А в последние дни, когда в её облике чувствовалась лёгкая усталость и рассеянность, Мудань решила: будет полезно увлечь её чем-то приятным и близким сердцу, чтобы развеять хандру.
Госпожа Цэнь, как и ожидала Мудань, сразу оживилась и с улыбкой сказала:
— Что же тут сложного? Захотели — значит, сделаем. Я тебя научу.
Она начала перечислять, как опытный мастер, шаг за шагом:
— Сначала возьми две свиные ножки, хорошенько вымой, и один доу белого проса. Залей пятью доу[1] воды и вари на тихом огне, пока и ножки, и зерно не разварятся в кашу. Потом сними с огня, процедите, возьми один доу чистого отвара — это первый шаг.
— Затем, — продолжала она, — возьми белый пория, люй (корень аира) по пять лян, вай-жуй — один лян, бай-чжи и гаобэнь[2] — по два ляна. Всё это измельчи, отвари и получи один доу лекарственного отвара — это второй шаг.
— И наконец, — мягко улыбнулась она, — возьми один шэн растолчённых до крупинок ядер персика, смешай с лекарственным и мясным отваром, вари, пока объём не уменьшится до полутора доу. Процеди, перелей в фарфоровую банку, добавь по одному ляну порошка ганьсунсяна и линлинсяна[3], тщательно размешай. Когда остынет, накрой горлышко банки плотным шёлком и храни в прохладе. Каждый вечер, перед сном, немного наноси на лицо и руки — вот и всё.
Ах вот оно что… — подумала Мудань с весёлым удивлением. — Настоящий древний вариант ночного крема — коллаген, отбеливание, разглаживание морщин — и всё натуральное.
Воскликнув от восторга, она велела Куань`эр взять деньги и бежать на кухню за свиными ножками, а Шу`эр отправила в кладовую за остальными лекарственными травами и нужными ингредиентами.
— Кто видит — тот и в доле! — с улыбками вошли наложницы У и Ян, держась за руки.
[1] 1 доу воды в древнем Китае обычно составлял примерно 10 литров
[2] Белый пория (白茯苓, báifúlíng) — сушёный гриб-паразит на корнях сосны, традиционно используется в китайской медицине для укрепления иммунитета, улучшения работы ЖКТ и выведения лишней влаги из организма. Люй (陆, возможно 指陆英 или 石菖蒲 — корень аира) — ароматическое лекарственное растение, применяемое для улучшения памяти, концентрации и для «прояснения» головы. Вай-жуй (萎蕤, wěiruí) — корневище или стебли растения рода Polygonatum (купена), используется для увлажнения лёгких, облегчения кашля, смягчения кожи и омоложения. Бай-чжи (白芷, báizhǐ) — корень дудника (Angelica dahurica), снимает воспаления кожи, лечит головную боль, простуду и насморк. Гаобэнь (藁本, gǎoběn) — ароматный корень (обычно Ligusticum sinense), применяется при мигренях и болях в верхней части тела. Лян — традиционная мера веса (около 37–38 грамм в позднесредневековом Китае).
[3] Ганьсунсян (甘松香, gānsōngxiāng) — ароматическая смола, получаемая из корневищ растения Nardostachys jatamansi (индийский спикенард). В древнем Китае использовалась как благовоние и как компонент в косметике для придания тонкого сладковато-пряного аромата. Линлинсян (零陵香, línglíngxiāng) — сушёные семена или корни растения Adoxa moschatellina (или некоторых других пахучих трав), дающие мягкий, слегка мускусный аромат; в старинных рецептах входили в состав пудр, мазей и бальзамов.
