Медленный огонь, терпеливое томление… Лишь к глубокой ночи густой отвар из свиных ножек наконец превратился в долгожданный бальзам красоты.
На следующее утро, едва Мудань поднялась с постели, к ней уже вбежала взволнованная и радостная Шу`эр, держа в руках крошечный фарфоровый флакон размером с кулачок младенца:
— Молодая госпожа, взгляните! Готово! Попробуйте скорее, а если понравится — дайте и нам, служанкам, чуть-чуть испытать!
Внутри тонкого фарфора лежал нежно-молочный крем, ароматный, мягкий на вид и на запах. Мудань скользнула взглядом по его поверхности и с лёгкой улыбкой заметила:
— Тебе-то куда спешить? В твои-то четырнадцать-пятнадцать ты словно бутон цветка, кожа и так нежна, как лепесток — беречь, а не мазать.
В это время, в углу комнаты, от холода свернувшись калачиком, сидел Шуа́йшуа́й. Услышав в разговоре слово «цветок», он вдруг вспомнил о Юйхэ и с воодушевлением принялся выкрикивать:
— Сдохни лотосинка! Сдохни лотосинка!
От этого пронзительного крика у Мудань зашумело в голове. Она, не глядя, взяла с серебряного блюда ядрышко кедрового ореха и метнула в его сторону:
— С утра пораньше — молчи!
Шуа́йшуа́й ловко подхватил угощение, мгновенно проглотил и, подпрыгнув, радостно закричал:
— Мудань! Мудань! Мудань — прелесть!
— Уж и надоела, — проворчала Куань`эр, спеша сменить Шуа́йшуа́ю воду и еду. — Помолчи хоть немного, никто же не примет тебя за немого.
В это время Шу`эр уже подносила Мудань умывальную воду:
— Как вы велели, госпожа, вчера ночью всем, кто дежурил у огня и варил мазь, раздали награды. В каждую из комнат тоже отнесли — по числу человек. Осталось шестнадцать баночек, вот они.
Мудань повернула голову, и вправду увидела, как на столе ровным строем выстроились шестнадцать белоснежных фарфоровых флакончиков, каждый величиной с кулачок младенца, горлышко каждого аккуратно укрыто лоскутом пёстрого шёлка и перехвачено шнурком. На вид — скорее редкое лекарство из аптеки, чем средство для ухода за кожей.
Она взяла серебряную шпильку, подцепила немного крема и растёрла на тыльной стороне ладони. На коже он лёг мягко, быстро впитался, оставив нежный блеск, а аромат оказался тонким и свежим.
— Передай тётушке Линь и Фэн по баночке, — распорядилась она. — Остальное: по две — госпоже Бай, тётушке Ли Маньшэн и госпоже Доу. А вы, если хотите, берите себе по одной. И Ата́о не забудьте — ей тоже. Матушка сказала, что зимой от трещин на руках и ногах помогает превосходно.
Куань`эр, делая вид, что упирается, протянула:
— Но, если всё раздать, у вас, госпожа, останется всего четыре баночки.
Мудань пренебрежительно скривила губы:
— Не хочешь — так отдай свою мне.
Шу`эр нервно прыснула, быстро проговорила:
— Пойду-ка я лучше найду для вас ларчик, приготовлю бумагу и расточу тушь, чтобы писать записки.
Мудань рассмеялась и, играючи, выругалась:
— Лицемерная, да ещё и хитрая бестия!
Она едва успела закончить, как попугай Шуайшуа́й радостно подхватил:
— Бестия!
— Ах ты, паршивый пернатый! — возмутилась Шу`эр, закатив глаза и, развернувшись к клетке, провела пальцем по шее, изображая страшную угрозу.
Попугай, похоже, принял вызов: ощетинился, топорща перья, сделал попытку сорваться с жердочки, но цепочка резко дёрнула его назад. Тогда он, взъерошенный и надутый, остался стоять, гневно повторяя:
— Бестия! Бестия!
Шу`эр, сияя от удовлетворения, показала ему ещё пару дразнящих жестов и лишь потом, довольная собой, пошла за вещами.
Мудань аккуратно уложила подарочные баночки, села и написала записку. Она ещё не успела опечатать короб, как в комнату, весело улыбаясь, вошла Гуйянь — горничная из близких к госпоже Цэнь. Почтительно поклонившись, она сообщила:
— Гость к вам, госпожа просит выйти.
Мудань поспешно поднялась, умыла руки и, удивлённо вскинув брови, спросила:
— С раннего-то утра, когда я ещё и к завтраку не притронулась, кто это мчится с визитом?
Гуйянь улыбнулась:
— Не знаю, госпожа. Только видела, одета она богато и со вкусом, сама красива, приветлива. И сопровождающие её барышни — одна к одной: на них шёлка и парча, золото и драгоценные камни, все как на подбор хороши собой. Привезли с собой уйму подарков, говорят, что пришли к вам с извинениями.
Мудань сразу догадалась, о ком идёт речь. Ей казалось, что после того, как Цзян Чанчжуна отправили в войско, а в доме гуна Чжу, подстроенном Цзян Чанъяном, только что произошли громкие события, та женщина уж точно не станет наведываться в ближайшее время — да и не до того ей будет. Но, видать, ошиблась: пришла, да ещё так скоро.
Гуйянь, заметив, что госпожа хмурится и молчит, тихонько спросила, с лёгкой улыбкой:
— Госпожа, вы не догадываетесь, кто это?
Мудань, рассматривая в медном зеркале свою причёску и наряд, ответила вопросом на вопрос:
— Сколько человек она привела с собой?
Гуйянь, перебирая пальцами, прикинула:
— Да не так уж и много… примерно человек двадцать. Четыре молоденькие служанки, две старшие тётушки, восемь вооружённых охранников и восемь носильщиков планкина. Весь двор у ворот — битком.
Шу`эр поправила Мудань цветочную шпильку, потом взяла гребень, смочила зубцы и пригладила непослушную прядь у виска хозяйки. Проворчала:
— Это по-вашему «немного»? Да они будто на тигра охотиться идут! Кто же это такой, что на извинения с таким размахом приходит?
Мудань тихо усмехнулась:
— Не на тигра — гепарда пришли кормить.
Шу`эр сразу осеклась. Но в её взгляде мелькнула тревога: она не была с Мудань настолько близка, как Юйхэ, и далеко не всё знала, однако, сопровождая хозяйку в последние дни, понимала — в доме витает нелёгкое напряжение. И теперь, когда жена гуна Чжу явилась к Мудань с такой свитой, нельзя было не задуматься — к чему бы это? Не обернётся ли это бедой для госпожи?
Мудань, ещё раз окинув своё отражение в зеркале, убедилась: наряд сидит безупречно, волосы и украшения подобраны со вкусом, лицо свежо. Повернувшись, она тихо сказала:
— Пойдём.
И, встретив в глазах Шу`эр тень тревоги, успокаивающе коснулась её плеча, едва заметно покачав головой. После того, как она видела поведение госпожи Ду во время визита второго господина Цзяна, Мудань была уверена: та не причинит ей вреда. Максимум — попытается испытать. А уж справиться с испытанием она сможет.
Когда они с девушками дошли до передних покоев, то увидели у входа в зал двух пожилых женщин в небесно-голубых шёлковых юбках и куртках. Те стояли, сложив руки, спины выпрямлены, головы чуть склонены — взгляд направлен на кончик собственного носа, лицо непроницаемо. Никаких движений, никаких эмоций — образцовая неподвижность, словно две резные статуи у врат храма.
Даже когда Мудань прошла прямо перед ними, они не подняли век. Она лишь скользнула по ним взглядом, на губах — приветливая, чуть насмешливая улыбка, и, не сбавляя шага, пересекла порог срединного зала.
Стоило Мудань переступить порог срединного зала, как её взгляд сразу привлёкшая женщина в расцвете лет — красота зрелая, но ещё свежая, с мягкими линиями лица и безупречной осанкой. Она сидела на почётном месте с величавой, но не холодной сдержанностью, а во взгляде её теплилась приветливая, почти родственная улыбка.
Позади гостьи стоял строй из четырёх высоких красавиц — каждая в ярко-алых шёлковых куртках и юбках, волосы уложены в девичьи пучки «шуйтяо»[1], открывающие нежные лица. Красота у каждой — словно сошли с росписи по шёлку: черты тонки, глаза ясны, движения спокойны. И стояли они так же, как привратницы у входа, — с видом сосредоточенного благоговения, словно четырёх драконьих дочерей при лотосовом троне самой Гуаньинь.
Рядом с гостьей восседала госпожа Цэнь. Завидев Мудань, она с улыбкой сказала:
— Дань`эр, ну что же ты, подойди, поклонись госпоже.
Мудань быстро подошла вперёд и присела в глубоком поклоне:
— Госпоже здоровья.
Но не успели слова слететь с её губ, как тёплые, мягкие пальцы подхватили её руки и легко подняли. В ноздри сразу же скользнул лёгкий холодный аромат зимней сливы.
Госпожа Ду, всё так же улыбаясь, произнесла — голос её был удивительно мягок и ясен, будто в нём звенела радость:
— Что ты, не стоит. Я ведь пришла, чтобы извиниться за того непутёвого пса в доме, а в итоге это ты мне кланяешься?
[1] Пучки «шуйтяо» — причёска времён династии Тан, при которой волосы укладывались в высокие изящные пучки с ниспадающими прядями, напоминающими по форме длинные, плавно колышущиеся в воде стебли водных растений (шуйтяо, «водные водоросли»). Такая причёска символизировала женственность, изящество и грацию.
