Цзян Чанъян сделал шаг вперёд, голос его был глухим, но в нём звучала тревога:
— Госпожа Хэ, вы… не напугались ли чем-то?
Мудань обернулась через плечо — резко, нервно. Из-за поворота уже возвращались Ли Син и Пань Жун, оживлённо переговариваясь, словно только что стали свидетелями чего-то, о чём очень хочется рассказать всем.
В их глазах плясал азарт, на губах — почти мальчишеское веселье. И Мудань поняла: они видели всё. Или почти всё.
Сердце болезненно сжалось. Нет, она не могла. Не могла обсуждать, объяснять, стоять, смотреть в глаза. Не могла выдержать этого. Не сейчас.
— Ничего, — пробормотала она. — Просто… срочное дело.
И, крепко вцепившись в руки тётушки Линь и Юйхэ, почти бегом покинула мост — словно спасалась не от сцены, а от собственной ярости и унижения, которое всё ещё горело под кожей.
Цзян Чанъян лишь успел увидеть, как по воздуху, описав ослепительную дугу, скользнула подолом пышная восьмислойная юбка из тончайшего шёлка в оттенках розы и аметиста. Вышитые на ткани лепестки пионов дрожали от движения, словно готовы были рассыпаться в воздухе и взлететь. Её талия — хрупкая, будто перехваченная дыханием, — казалась вот-вот сломится от внутреннего напряжения.
Он озадаченно почесал подбородок, провожая взглядом ускользающий силуэт, и только тогда заметил, как к нему приближаются Ли Син и Пань Жун.
— Что случилось? — спросил он, удивлённо приподняв брови. — Почему вы оба выглядите так, будто увидели привидение?
Ли Син шёл молча. Его лицо потемнело, как небо перед бурей, взгляд стал тяжёлым и мрачным — словно он действительно видел нечто потустороннее… или, напротив, слишком земное, но способное опрокинуть всё внутри.
Пань Жун хохотнул — громко, без стеснения, почти с непристойным удовольствием, да так, что чуть не оступился:
— Какое там привидение! Это привидение, увидев такое, само бы от страха сбежало! — Он отсмеялся и фыркнул. — Человеческая наглость, оказывается, и впрямь пугает духов! А уж принцесса Цинхуа- … она действительно бесстыдна в совершенстве! Позвать законную жену, чтобы та… любовалась сценой? Это уже не просто дерзость — это какое-то извращённое искусство унижения!
Увидев, как мрачно стиснуты губы Ли Сина, он хлопнул того по плечу, понизив голос до доверительного, но всё с той же усмешкой:
— Ну чего ты, брось. Это разве повод для гнева? Такие сцены в их семействе не новость. Говорят, был у них один, что ради ласки тайно выпивал даже ночной… э… отвар. У них это, так сказать, традиция.
Он говорил, разумеется, о Лю Чэнцае — отце Лю Чана.
Когда-то Лю Чэнцай был настоящим красавцем — стройным, лёгким, изящным, с тонкими чертами и обаятельной улыбкой. Женщины обожали его, а он, как и подобает молодому повесе, не возражал. Но судьба распорядилась иначе — он женился на госпоже Ци: женщине властной, ревнивой, не знающей ни страха, ни пощады.
С той поры к нему не смела приблизиться ни одна служанка. Ни взглядом, ни шагом. Госпожа Ци была вездесущей и беспощадной. Но Лю Чэнцай не из тех, кто с лёгкостью сдаёт позиции — он решил вступить с ней в тонкую войну умов и уловок.
Он положил глаз на одну особенно юную и прелестную служанку. План был выверен до мелочей. Однажды, когда госпожа Ци мыла голову, он, схватившись за живот, притворился больным и велел позвать ту самую девушку. Всё было готово — но не успел он и шагу сделать, как весть о его «недомогании» долетела до ушей жены.
Госпожа Ци, ни секунды немедля, примчалась, как вихрь. И что же оставалось несчастному Лю Чэнцаю? Лишь продолжать играть свою роль и закатываться от боли, как будто кишки ему узлом свело.
А госпожа Ци, недолго думая, взялась за народный метод: велела растолочь лекарство и… бросить его в тёплую мальчишескую мочу, чтобы, как положено, “схватило крепче”. Что ж… Лю Чэнцаю пришлось выпить. До дна. Без права отказаться.
Так и закончилась та история — не любовной победой, а печально сбродившим отваром. А спустя годы всё это так и осталось одной из любимейших городских байек в столичных кругах — анекдотом о неудавшемся “походе за запретным плодом”.
Снаружи это, конечно, выглядело не более чем курьёз, типичная история о неудачном любовном манёвре.
Ли Син криво усмехнулся, уголок его рта дрогнул:
— Передайте, прошу вас, уважаемому господину наследнику и его доблестной супруге: не найдётся ли у них пары слов, чтобы вразумить мою несчастную упрямую сестренку? — сказал он, не без яда.
Пань Жун наконец, с некоторым опозданием, словно только теперь осознав сказанное, кивнул и пробормотал:
— Верно… Надо бы проследить, чтобы она ничего себе не надумала. Пойдём, найдём её.
Цзян Чанъян, хоть вслух и не сказал ни слова, уже начинал догадываться, что именно произошло в павильоне Шуйцзин. Но он не задал ни одного лишнего вопроса. Его губы сжались в тонкую линию, выражение стало серьёзным. Он просто последовал за ними, не мешая, не перебивая.
И вдруг, спустя всего несколько шагов, он резко остановился.
— Простите, — негромко сказал он. — У меня срочные дела. Придётся отлучиться. Не буду беспокоить хозяев и прощаться официально.
Пань Жун поспешно обернулся:
— Эй, ты что! Самое интересное только начинается! Не уходи сейчас!
Цзян Чанъян покачал головой, в голосе его прозвучало твёрдое, безапелляционное «нет»:
— Я дал слово. А если дал — не могу нарушить. Обещал встретиться — и встречусь.
Пань Жун тут же забыл о своём недавнем договоре с Ли Сином — с лёгкостью, достойной опытного придворного — и предложил:
— Тогда я провожу тебя.
Цзян Чанъян мягко, но решительно отстранил его:
— Не стоит. У тебя есть дела поважнее. Делай, что должен. Через пару дней, когда буду свободен, сам найду тебя.
Он развернулся и быстро зашагал прочь — без лишних слов, не оглядываясь.
Ли Син, глядя ему вслед, прищурился. Затем, чуть наклонившись к Пань Жуну, спросил вполголоса:
— А кто это вообще такой? Раньше я его не встречал. Но по рукам вижу — есть мозоли. Такие у тех, кто часто держит оружие… Он, что, служил в армии?
— Да он и людей убивал, между прочим! — воскликнул Пань Жун, не без явного удовольствия преувеличивая, будто смакуя эффект.
А затем, словно спохватившись, махнул рукой:
— Сын одного из наших старших. Но он, скажу тебе, таких как мы рядом с собой не держит. Не водится с праздной знатью… Ладно, хватит об этом. Пойдём, пойдём — опоздаем, твоя сестрица ещё чего доброго опять в слёзы ударится.
Они вдвоём развернулись и неспешно направились обратно к месту пира, отыскивать госпожу Бай. А об этом разговоре вскоре уж и не вспоминали.
