Один из них с тонкими усиками над губой словно почувствовал на себе её внимание. Он поднял голову. Взгляд его нельзя было назвать острым, но в нём сквозил ледяной холод. У Майя сердце сжалось: интуиция подсказывала этот человек опасен.
Однако она мгновенно натянула очаровательную улыбку и, прищурив глаза, послала ему игривый взгляд. Тот не остался в долгу: прищурился в ответ и даже осклабился, показывая зубы.
И тут, как гром среди шума игорного дома, раздался голос Хэ Люляна:
— Я больше не играю!
Он рывком поднялся из-за стола.
Его противник холодно усмехнулся:
— Не играешь? А кто тебе позволил? Разве есть такой порядок? Сколько ты награбил у меня прежними днями? А нынче удача сама в руках у меня, и ты хочешь вот так сбежать? Не выйдет!
— Ты что, вздумал силой меня принуждать?! — с негодованием выкрикнул Хэ Люлян.
Противник Хэ Люляна ухмыльнулся, низко склонился и выхватил из голенища сапога блестящий кинжал. Лезвие со звоном вонзилось в стол прямо перед лицом Люляна.
— Что ты там только что говорил? Повтори!
Хэ Люлян побледнел, словно из него вышла вся кровь. Всё проиграно, да ещё остался должен немалые деньги. Сделай он ещё одну ставку и последнее, что у него отнимут, будет собственный пояс. Он метнул отчаянный взгляд на приятелей, с которыми прежде пил и играл, надеясь, что хоть кто-то вступится, заступится словом. Но в ответ видел лишь холодные, злорадные улыбки.
И вдруг, перекрывая гул, раздался властный крик:
— Внутренняя стража! Всем стоять, никому не двигаться!
Шум стих мгновенно. Все головы разом обернулись к источнику голоса, и тогда все увидели тех самых незнакомцев, что стояли у дверей.
И грозный закон, словно молот, обрушился в сознание каждого:
«По уложению: кто предаётся азартным играм и ставит на кон имущество подлежит наказанию ста ударами палкой. Азартные игры и карты приравнены к воровству. Тяжесть вины делится поровну между участниками, а проигравший несёт ту же ответственность, что и остальные…»
На самом деле игорных притонов в столице хватало и явных, и скрытых. Двор никогда не брался искоренить их все: слишком широко они раскинули сети. Да и это заведение слыло особым тайным, с надёжным покровителем наверху. Именно поэтому все эти гуляки и сынки вельмож так беспечно и дерзко вверяли судьбу костям и картам.
Но нынче всё изменилось. Внутренняя стража явилась сюда собственной рукой. Какая бы ни крылась за тем причина они здесь.
Когда же взгляды скользнули к их поясам и все увидели блеск настоящих дворцовых жетонов, по залу пронеслась волна ужаса. Толпа взорвалась криками, и началась паника: кто-то в отчаянии сгребал на столе серебро и ткани, кто-то, забыв о чести, бросался напролом к дверям; иные, не соображая, мчались вверх по лестнице, пытаясь найти выход. А кое-кто, как Хэ Люлян, остолбенел, онемел от страха и не сделал ни шага.
В этот миг тонкоусый, тот самый с холодными глазами, выхватил из ножен длинный меч. С металлическим лязгом клинок сверкнул над головами. Он вскинул его обеими руками и с силой рубанул вниз по стоявшей рядом доске. Стол раскололся пополам, щепки разлетелись во все стороны.
— Внутренняя стража ведёт дело! — взревел он сиплым голосом. — Кто ослушается приказа, вот так будет рассечён!
Кое-кто, не поверив в суровость закона, решился подойти к тонкоусому, надеясь завести дружеский разговор. Но не успел приблизиться, как получил мощный удар ногой в грудь и повалился наземь. Лезвие холодного меча несколько раз с хлёстким звуком опустилось плашмя ему по лицу. Несчастный оцепенел от ужаса, обмочился прямо на месте и уже не смел шелохнуться.
Внутренняя стража вершила своё дело. Лица их были бесстрастны, руки — железны, поступь — неумолима. Здесь не было места жалости.
Майя подняла взгляд туда, где ещё мгновение назад в тени стоял Лю Чан. Но его и след простыл. Она едва заметно усмехнулась:
— Бежит быстро…
Жаль только, что о той другой, тайной дверце никто не знал и никто её не стерёг. Иначе можно было бы взглянуть, как сияющий, безупречный Лю сычэн столкнулся бы лицом к лицу с этими беспощадными людьми. Но и так он попался в расставленную сеть: теперь можно сказать, что Лю сычэн вляпался по самые уши и понёс невосполнимый урон.
Тонкоусый, держа клинок в руке, важно вышагивал по залу, а за ним двигались его люди. Они прочесали сначала нижний этаж, потом поднялись выше, выметая всех подчистую. Истребовали всех до единого кроме женщин, и гнали в угол зала, где из бамбуковых загородок, служивших ареной для петушиных боёв, соорудили тесный загон.
Там толпа сидела на корточках, руки закинуты за голову. Стоило кому-то пошевелиться в спину или бок тут же влетал тяжёлый сапог.
Тем временем воины сгребли всё ценное: серебро, ткани, расписные кубки и монеты. Наконец они вломились к тяжёлому железному шкафу, где хозяева хранили закладные и долговые расписки, раскрошили его в щепки, и ни один листок не уцелел. Бумаги, подтверждавшие чужие долги, унесли подчистую.
Справившись, тонкоусый поднялся к загородке, встал прямо у края, опершись на рукоять меча, и начал перекличку. И всякий, чьё имя прозвучало, тут же хватался за руки и безжалостно волочился прочь.
Все прекрасно знали: попасть в лапы Внутренней стражи значит, если и не умереть, то выйти покалеченным, лишённым чести и состояния.
И зал наполнился воплями, стонами, рыданиями — «папа, мама, спасите!» — но пощады не было.
Хэ Люлян, сжавшись в комок, прикрыл голову руками, сердце его бешено колотилось. Глаза метались по сторонам: тех, кого уже увели, он многих знал, а многих нет. Среди них были и сыновья знатных чиновников, и завсегдатаи, привыкшие играть на огромные суммы, и даже несколько управляющих из имений.
Фух… — он украдкой перевёл дыхание. — Похоже, до меня дело не дойдёт…
Но едва эта мысль мелькнула, как раздался сухой голос:
— Ты. Выйди.
Толпа вокруг мгновенно расступилась, словно по команде. Те, кто только что теснился к нему плечами, теперь шарахнулись в стороны.
