Женщины переглянулись; в глазах у обеих стояли слёзы. Госпожа Ян всхлипнула и жалобно заговорила:
— Госпожа, да это ж верная погибель для нас! Мы слабые женщины, откуда нам взять такие огромные деньги? Разве что заложить платья да продать украшения? Но ведь если мы станем выставлять на торг свои вещи, позор-то падёт на весь род Хэ!
Госпожа Цэнь сидела неподвижно, словно высеченная из камня, и голос её прозвучал холодно и властно:
— Запомните все! Лицо рода Хэ держится не на игроках и бездельниках. И уронить честь семьи такие люди тоже не в силах. На этом разговор окончен. Не хотите сами возвращать что ж, я сама возьмусь: заложу ваши вещи, продам, сколько нужно. А чего не хватит возьму из общих средств и буду удерживать из вашей доли, пока не вернётся всё до последней монеты. Так что выбирайте: сами распорядитесь или позволите мне сделать это за вас?
Госпожа Ян ахнула, глаза её затуманились от слёз, и она с мольбой взглянула на госпожу Цэнь. Но та сидела прямо, лицо её оставалось непоколебимым, твёрдым, словно высеченным в камне: и следа уступчивости. Отчаявшись, госпожа Ян обратила взор к госпоже У. Та ответила лишь взглядом, в котором сквозило сострадание, но и явное бессилие помочь. Что же до остальных — выражения лиц у каждого были разные: кто-то смотрел с равнодушием, кто-то с досадой, кто-то с раздражением. Но никто не решился заступиться.
Госпожа Ян поджала губы, и вдруг из её груди вырвался полный отчаяния плач:
— Ах, господин, господин! Где же вы теперь? Вернитесь скорей, иначе нас всех здесь доведут до смерти!
Госпожа У поспешно подалась вперёд, зажав ей рот ладонью:
— Тише! Не смей так говорить. Чем же госпожа обидела тебя? Не смей бросать такие неблагодарные слова!
Госпожа Цэнь усмехнулась холодно, с ледяной насмешкой:
— Так вот какой у тебя нрав! — сказала она, глядя прямо на госпожу Ян. — Убери руки, пусть кричит. Мне и самой интересно, что она в итоге выкричит! Думаешь, я не хочу помочь? Что ж, я заставлю тебя убедиться.
Она обвела взглядом собравшихся и, повысив голос, обратилась ко всем:
— Здесь присутствуют представители каждой семьи. Скажу прямо: кто готов отдать деньги и уплатить за Люляна его игорные долги? Хоть один найдётся? Готовых я не стану удерживать.
Но кто же согласится затыкать дыру, у которой нет дна, покрывать чужие игорные долги? Все понимали: сколько ни плати, всё уйдёт в пустоту. Потому старшая невестка Сюэ и прочие молча опустили головы, ни слова не вымолвив.
Тогда госпожа Ян не выдержала: упала вперёд и, рыдая, вцепилась в ноги госпожи У.
— Старшая сестра У, умоляю тебя! — всхлипами захлебывался её голос. — Скажи за меня хоть слово, я до конца жизни не забуду твоей милости! У нас и впрямь нет таких денег…
Госпожа У с состраданием глядела на плачущую госпожу Ян, но и сама не знала, как поступить. В этот момент невестка Чжэнь негромко кашлянула, обмахнулась платком и, кривя губы в притворно-жалостливой усмешке, заговорила с ядовитой насмешкой:
— Ох-ох, вот ведь как выходит… Отец и старшие братья вдалеке, на холоде и ветрах, трудятся не покладая рук, терпят всякие лишения. Эрлян и Улян с рассвета до темноты в делах домой возвращаются без сил, и слова лишнего сказать не хочется. Мать с невестками день и ночь хлопочут по хозяйству, благодаря чему в доме держится порядок и благополучие. А вы? Сидите без дела, тратите на еду и развлечения, деньги пускаете направо и налево, при этом и слушать не желаете ни единого вразумительного слова. Всё вам подавай, всё мало. А теперь ещё хотите, чтобы мы покрывали ваши долги? Да это ж грабёж средь бела дня!
Она резко поднялась, решительно направляясь к выходу, и, ворча себе под нос, бросила напоследок:
— Уж если бы у меня водились такие деньги, я бы лучше отдала их нищим был бы хоть добрый поступок. А вам, кормить вас всё равно что мясные пирожки собакам кидать: пропадёт даром!
Жун`эр и Ин`эр, да и прочие девицы, слушая язвительные речи невестки Чжэнь, невольно прыснули, прикрыв рты ладонями, чтобы не расхохотаться в голос.
Госпожа Ян, видя, что повсюду глухая стена, беспомощно перевела взгляд на Мудань.
— Дань`эр… — жалобно позвала она, собираясь начать просьбу.
Но Мудань решительно пресекла её слова:
— Тётушка, не стоит. Если бы речь шла о болезни или о деле достойном, я и кастрюли бы продала, и последнее бы отдала. Но за это… прошу прощения, не просите. У меня нет. И говорить за вас я не стану.
Госпожа Ян безнадёжно опустила голову, горько заплакала и приготовилась удалиться.
Тут невестка Сунь, помолчав немного, подняла глаза, и в её голосе зазвучало упрямство:
— Разве я властна над ним? Как я могу отвечать за его поступки? Неужели я должна своё приданое бросить на оплату его долгов? Матушка, вы ведь всегда управляли домом, а старшие братья — старшие сыновья, разве им не следовало вразумлять его? Почему теперь, когда беда случилась, всё бремя падает на нас одних? Выходит, как у Дань`эр случится беда вся семья поднимется на помощь. А стоит Люляну оступиться все в сторону, будто мы чужие! Только потому, что мы от наложницы? Стыд и горечь разъедают душу!
Госпожа Ян, услышав, как невестка Сунь вслух произнесла именно то, что сама боялась сказать, испытала одновременно и облегчение, и ужас. Она для виду схватила её за руку, но втайне с тревогой наблюдала за выражением лица госпожи Цэнь и остальных.
Никто прежде не осмеливался так дерзко и прямо возразить, да ещё столь несправедливые слова сказать в лицо. У госпожи Цэнь от гнева голова пошла кругом; глаза её широко распахнулись, палец дрожал, указывая на невестку Сунь.
— Твоё приданое — твоя собственность, — её голос звенел, словно хлёсткий кнут. — Захочешь ли ты пустить его на уплату его долгов это твоё право, никто тебя не принуждает. Но раз уж ты сама не можешь обуздать своего мужа, то, выходит, виноваты мы все? Ты смеешь кричать, что он рождён от наложницы и потому мы должны закрывать глаза на его безрассудство, позволять ему разорять весь дом? Вот тогда будет справедливость?
Она подалась вперёд, слова её были резки и беспощадны:
— У вас нет детей и кто же встал на твою защиту, кто удержал его от того, чтобы взять себе наложницу? Кто настоял, чтобы он оставался рядом, лишь бы ты не чувствовала себя покинутой? Всё, что он и ты ели, пили, носили разве было хуже, чем у других? Скажи, кто хоть раз обидел тебя, кто отнял у тебя положенное или унизил?
— Ты смеешь утверждать, что мы не пытались вразумить его? — голос госпожи Цэнь взвился, словно гром. — Когда мы задавали вопросы, кто его прикрывал? Кто вставал на его защиту? Я скажу прямо: если бы это был мой собственный сын и он вёл себя так же, я бы точно так же его наказала, и непременно до полусмерти прибила бы, лишь бы не дать дому погрязнуть в позоре!
