Когда Мудань вернулась во двор, госпожа Цэнь уже собиралась отходить. Завидев дочь, она поднялась с места. Вид у неё был куда спокойнее, чем утром, и потому печаль, что томила сердце Мудань из-за долгого отсутствия Цзян Чанъяня, тоже рассеялась. Девушка весело подхватила разговор, стараясь развеселить мать.
Мать и дочь вместе покинули храм Фашоу. День был ещё не к исходу, и госпожа Цэнь предложила:
— Давай-ка зайдём на Восточный рынок, в лавку благовоний.
С той поры, как случилась беда с Люляном, лавку на Западном рынке взял на себя Эрлян, а эту, восточную, поручили Уляну. Братья старались изо всех сил: теперь, к концу года, торговля пряностями шла особенно бойко, и нужно было не упустить времени, привлечь новых покупателей и вернуть тех, кого отпугнули проказы Люляна. Братья трудились без отдыха, порой возвращались домой молча, валясь с ног от усталости. Госпожа Цэнь, глядя на это, сердце своё сжимала от жалости.
Когда они дошли до Восточного рынка и проходили мимо питейного дома Майи, Мудань невольно задержала шаг. Она внимательно оглядела заведение: двери были открыты, но внутри царила пустота. Уже давно не было той неугомонной суеты — шумных гостей, вереницы повозок у входа, стройных иноземок ху, разливавших вино. Подняв глаза, она заметила, что и самой Майи не видно.
Мудань слегка задумалась и велела Гуйцзыцзы:
— Сходи, узнай, осталась ли Майя здесь, и ведётся ли ещё торговля.
Гуйцзы кивнул и вскоре вернулся с ответом:
— Внутреннюю тайную дверь забили наглухо, а сама Майя здесь больше не живёт. Не только она — несколько других красавиц-иноземок тоже исчезли. Говорят, на конце улицы открылась новая винная лавка, «Ми-цзи», куда более роскошная, чем эта. Там ныне полно гостей. Майя тоже туда перебралась. Матушка, если мы пойдём вперёд, как раз мимо «Ми-цзи» проходить будем.
Едва они подошли к концу улицы, как взору открылся высокий щит, черный, словно покрытый ночным лаком, на котором ярко сверкали выведенные золотом крупные буквы — «Ми Цзи». Вывеска сияла в солнечном свете, словно намеренно привлекая взгляд каждого прохожего, и невозможно было пройти мимо, не заметив её.
Чем ближе они подходили, тем яснее становилось, что это место теперь притягивает к себе весь люд восточного рынка. Перед широкими дверями царило настоящее оживление: люди сновали туда и сюда, купцы с рабами и слуги знатных домов толкались плечом к плечу. У крыльца рядами стояли выносливые кони в роскошных уздечках, украшенных серебряными накладками и цветными шёлковыми кистями, а на седлах, вырезанных тонкой резьбой, играли солнечные блики.
На втором этаже, в самом центре фасада, в открытом широком окне, словно нарочно для всеобщего обозрения, сидела Майя. На ней был алый наряд, переливающийся подобно вечернему закату; густо подведённые глаза сверкали, а губы тронула полуулыбка. Она склонилась вперёд, изящно помахивая рукой и бросая приветливые взгляды вниз, к толпе, что бурлила у дверей. Её манящие жесты заставляли прохожих останавливаться и поднимали ещё больший шум вокруг трактира. Завидев Мудань и её спутников, красавица на миг приостановила взгляд, слегка качнула уголками губ, словно приветствуя их молчаливым знаком, но тотчас вновь обратила внимание на других гостей.
Мудань, невольно нахмурившись, обернулась к своему слуге:
— Скажи, знаешь ли ты, кому принадлежит этот дом?
Гуйцзы склонился к ней и негромко ответил:
— Ходят слухи, что хозяином является один торговец по имени Ми. До сих пор он был никому не известен, и имя его редко кто слышал. Говорят, прежде он держал небольшую лавку с вином где-то на Западном рынке. Но каким образом вдруг сумел открыть столь обширное и богатое заведение, да ещё и переманил к себе самых видных и красивых певиц и танцовщиц из разных питейных домов, этого никто не может понять.
Мудань чуть склонила голову набок, прищурив глаза, словно обдумывая что-то, и с легкой улыбкой сказала:
— Когда у тебя появится свободная минута, зайди сюда ради любопытства. Может статься, что внутри окажется ещё интереснее, чем мы видим снаружи. Там, где шум и веселье, там и деньги текут рекой.
Гуйцзы усмехнулся и с готовностью кивнул.
Они дошли до лавки благовоний. В переднем зале не было ни хозяина, ни управляющего — только несколько юных приказчиков сновали меж прилавков, торопливо обслуживая посетителей. Но тут же, прямо у дверей, сразу бросался в глаза посторонний человек. Он сидел в зале с видом полного спокойствия, восседая на скамье словно в собственном доме. На нём был расшитый мелким цветочным узором парчовый кафтан, рука его неторопливо обнимала фарфоровую чашку с чаем, и он с ленивым довольством прихлёбывал из неё, будто вовсе не замечал, что вокруг него никто не суетится и не спешит оказать должного внимания.
Госпожа Цэнь нахмурилась. Она подозвала к себе одного из приказчиков и тихо спросила, куда подевались хозяин с пятым сыном. Тот, почтительно склонившись, ответил, что господин Улян вместе со старым управляющим ушли в кладовые пересчитывать товар и сверять счета. Дел там оказалось великое множество, и они до сих пор не вернулись.
Госпожа Цэнь удивлённо приподняла бровь.
— Что за странность! — воскликнула она. — В такую пору бросить зал без присмотра и оставить гостя сидеть в одиночестве разве так ведут дела?
С этими словами она решительно подошла к незнакомцу, и сама приветливо обратилась к нему:
— Дозвольте спросить, почтенный гость, чего бы вы изволили?
Незнакомец слегка улыбнулся и спокойно сказал:
— Я пришёл не за покупками. Я жду пятого господина.
Госпожа Цэнь слегка смутилась, поспешно принесла извинения и тихо велела Мудань:
— Пойди, позови своего пятого брата.
