Лю Чан, глядя на её жалкие рыдания, всё же невольно вспомнил прежние минуты близости и ласки. На сердце защемило, и боль на миг прорезала его холодность. Но, стиснув зубы, он заглушил это чувство и сурово велел:
— Уведите её. Позовите лекаря, пусть осмотрит.
Сказав это, он больше ни разу не взглянул на Биву, полностью погрузившись в распоряжения о похоронах.
Лю Чэнцай несколько раз пытался заговорить с ним, но Лю Чан нарочно делал вид, что не слышит, и отвечать отказывался. Наконец старый господин, тяжело вздохнув, удалился во внутренние покои.
Биву же в своей комнате металась между слезами и смехом. Она плакала навзрыд, словно душа её уходила вместе со стоном, и, в то же время, казалась безнадёжно надломленной. Лицо её сделалось серым и безжизненным, а в глазах светилось безумие.
Когда к ней наведались Юйэр, Сяньсу и Юйтун, чтобы поддержать её, Биву подняла на них тяжёлый, жуткий взгляд и, изогнув губы в странной усмешке, прохрипела:
— И вам не уйти. Каждую из вас ждёт та же доля, что и меня.
При этом взгляд её задержался на Юйэр. Та похолодела от страха, сердце замерло в груди; поспешно пробормотав предлог, вскочила и убежала.
Сяньсу и Юйтун тоже не стали задерживаться: обе слишком хорошо помнили давние ссоры с Биву, когда та ещё была первой фавориткой. Их и тогда связывала вражда, а теперь, при виде её безумного взгляда и зловещих слов, каждая поспешила удалиться.
Биву снова уткнулась лицом в подушку, разрыдалась так, что дыхание сбивалось, и сквозь слёзы без конца кляла принцессу Цинхуа. Пересыпав её имя проклятиями, она перешла к упрёкам в адрес Лю Чана за его холодность, безжалостность, за то, что оставил её одну.
Когда силы иссякли, рыдания стали тише. И вдруг послышались шаги.
Лю Чан вошёл и, к удивлению, Биву, сел рядом. Он не стал утешать её, не произнёс ни мягкого слова. Лишь тихо и твёрдо сказал:
— Ты столько лет была при мне. Я не позволю, чтобы всё это оказалось напрасным. Скажи: если хочешь уйти возьми серебро и ткани, уходи, устраивай жизнь сама. А если решишь остаться будь готова терпеть и хранить осторожность. Но помни: придёт день, и я смогу воздать за нашего сына.
Биву и подумать не могла, что он явится, чтобы сказать такие слова. Слёзы на миг пересохли, она остолбенела, долго и неподвижно смотрела на него. А потом вдруг зарыдала вновь, с силой вцепилась в его рукав и в отчаянии закричала:
— Мой господин! Мне не нужны деньги! Куда я выйду, за каким порогом найдётся место для меня? Мне достаточно одного лишь вашего слова! И если вы произнесёте его… для меня всё остальное уже не имеет значения!
Лю Чан, глядя на Биву, чьи глаза распухли до величины грецких орехов, с растрёпанными волосами и осунувшимся лицом, невольно достал носовой платок и стал бережно вытирать ей лицо. Каждым движением он словно возвращал её из бездны отчаяния.
Биву, почувствовав эту заботу, оживилась и, прильнув к его груди, шёпотом прошептала:
— Молодой господин… отныне у меня никого, кроме вас. Я одна, без всякой опоры. Подарите мне ещё одного ребёнка, чтобы хоть за ним держаться.
Ребёнок только что умер, а она уже помышляла о новом и не просто ради сердца, а ради защиты, чтобы закрепить за собой место.
Лю Чан от неожиданности застыл. Сначала в душе мелькнула острая неприязнь, но тут же возникла странная, тяжёлая мысль: может быть, в её словах есть своя логика? Потеряв одного, она жаждала заменить его другим. Да и сам он понимал сын, рождённый не от принцессы Цинхуа, мог бы стать для него подпорой.
И всё же отвращение не покидало его. В этот миг он меньше всего желал близости с Биву. Он ломал голову, как бы мягко уклониться, как придумать слова отказа…
Но вдруг за дверью раздались шаги и голоса. В комнату вошла служанка и низко поклонилась:
— Принцесса Цинхуа узнала о смерти Ци`эра. Прибыла выразить соболезнование и просит вас выйти.
Лю Чан поспешно отстранил руки Биву, что всё ещё цеплялись за его пояс, и, поднимаясь, сказал сдержанным голосом:
— Я пойду принять гостей. Ты отдыхай, береги себя. Сейчас не время… Восстанови силы, впереди ещё длинные дни. Я непременно дам тебе другого ребёнка.
Он кивнул служанкам, чтобы те вошли и помогли Биву принять лекарства.
Она не стала больше цепляться, лишь всхлипывая, обессиленно откинулась на подушки и вскоре, утомлённая слезами, погрузилась в тяжёлый сон.
Лю Чан вышел во внешний зал. Там, в простом траурном облачении, сидела принцесса Цинхуа. Вся её фигура была исполнена сдержанной чистоты и строгости. Она негромко беседовала с Лю Чэнцаем, и тот держался с ней подчеркнуто учтиво. Госпожа Ци, впрочем, рядом не было видно.
Услышав шаги, Цинхуа подняла голову. На лице её отразилось искреннее сочувствие. Голос прозвучал мягко и печально:
— Где Биву? Что же произошло? Такой славный мальчик… какая невосполнимая потеря.
Лю Чан холодно скользнул взглядом по лицу Цинхуа. И вдруг сквозь маску скорби и благочестивой печали уловил в её глазах еле заметный отблеск торжества, самодовольную искру, которую она тщетно пыталась скрыть. В груди его поднялась ярость, такая, что руки чесались разорвать эту женщину на куски. Но наружу он ничего не выдал. Подошёл ближе, опустился рядом и равнодушным тоном произнёс:
— Такова его судьба. Не хватило счастья винить тут некого.
Он откинулся на спинку стула, принялся лениво вертеть на пальце нефритовый перстень цвета топлёного молока и при этом украдкой окинул взглядом Ацзе. Та мельком встретилась с ним глазами, но тут же опустила голову и стала теребить ленту на рукаве.
Принцесса Цинхуа, заметив, что Лю Чан и не думает устраивать бурю и даже не выражает намерения искать виновных, почувствовала, как с души её свалилась тяжесть. Лицо её прояснилось. И, приободрившись, она решилась впервые проявить себя как будущая хозяйка дома Лю:
— Пойду проведаю Биву.
Это было похоже на прямой вызов сама шла навстречу чужим слезам и упрёкам.
Лю Чан презрительно искривил губы:
— Ступай. Я подожду здесь.
