Люлян на миг поднял глаза к ней, но она, словно и не заметив этого взгляда, лишь слегка изогнула губы в спокойной улыбке. Её голос прозвучал мягко и вместе с тем непреклонно:
— Звали ли уже лекаря, чтобы прощупал пульс у шестого брата? Теперь, в пору осенней стужи, нельзя медлить. Лучше заранее уберечься от хвори, чем позволить ей пустить корни и остаться в теле на всю жизнь.
Госпожа Ян, услышав её речь, тотчас же прониклась и поспешно подхватила:
— Дань`эр права! Немедленно отправьте за лекарем!
Но в ту же секунду, будто вспомнив о собственной тени, омрачившей семью, её лицо чуть померкло. Ведь её сын по-прежнему находилась под следствием и в немилости, и потому госпожа Ян не решилась сказать более ни слова, а лишь украдкой взглянула на госпожу Цэнь, ожидая её воли.
Однако госпожа Цэнь сидела невозмутимо, с достоинством и спокойствием, словно эта мелочь её и вовсе не тревожила. Она едва заметно кивнула и распорядилась старшей невестке Сюэ:
— Дань`эр сказала верно. Пусть скорее приведут лекаря.
Люлян же лишь решил про себя, будто всё это не что иное, как нежелание отдать ему обратно управление делами, и ищут для этого предлог. Сердце его потемнело недовольством, но, понимая собственную вину, он не смел возражать, только угрюмо молчал, скрывая своё раздражение.
За ужином он вдруг заметил, что Уляна за столом нет, и спросил, куда тот подевался. Госпожа Ян, сжав губы, подумала с горечью: если бы Люлян не оступился, то именно ему надлежало бы ныне вести эти дела. Заслуга досталась бы ему, и богатая прибыль тоже. Но теперь каково? Великая заслуга, огромные доходы всё отошло в чужие руки, а для их семьи остались лишь одни проступки да не искупаемые вины.
С досадой и обидой в голосе она бросила:
— Ещё спрашиваешь! В канун Нового года во дворце потребовалось множество благовоний. От нашей семьи велено было поставить сорок повозок чэньсянского дерева и цену за него дали немалую. Но ты ведь распродал большую часть запасов, вот и пришлось твоему Пятому брату метаться по свету, собирать то, чего недоставало! Всю семью ты в беду втянул!
Люлян, вспыхнув, сердито воскликнул:
— Откуда ж я мог знать, что во дворце вдруг потребуют столько благовоний? Когда ко мне пришли скупщики за чэньсянским деревом, разве я мог не продать? Знал бы заранее давно бы нажился, а не сидел бы тут теперь, выслушивая упрёки!
Хотя слова его обращены были к госпоже Ян, но вся ярость и обида словно выплеснулись на весь дом, на каждого из сидевших за столом.
Госпожа Ян в бешенстве так сильно ущипнула его за бедро, что он едва не вскрикнул, и холодно, с горечью бросила:
— Ах ты, горе моё! Осмелился ещё кричать? Ты довёл меня до того, что сердце моё изорвано, будто в клочья! Мы из-за тебя разорены, в долгах по уши: пришлось занимать у казённой кассы, и кто знает, когда удастся всё это вернуть! А ты? Стоит только сказать тебе правду, и ты уже недоволен! Где тут справедливость? Да я лучше бы тебя обратно в тюрьму отправила, чтобы и глаза не мозолил, и душу не терзал!
Люлян насторожился, уловив за её словами иной, скрытый смысл. Он нахмурил брови и резко спросил:
— Что это значит? С каких пор ты стала нищенкой?
Госпожа Ян метнула тяжёлый взгляд на шестую невестку Сунь, что только что вернулась в дом, и ядовито процедила:
— У меня и впрямь карманы пусты. А вот твоя добродетельная супруга у неё-то, похоже, ещё кое-какие деньги водятся при себе.
Госпожа Цэнь нахмурилась, её голос прозвучал властно и холодно:
— Довольно! Прекратите перебранку. Всё, что надо сказать, скажете после ужина!
С этими словами она словно отрезала спор ножом. Никто не посмел более роптать, и за столом воцарилась тягостная тишина. Каждый принялся за еду, но делал это молча, с опущенными глазами.
Люлян смотрел на яства, но сердце его было полно горечи. Всё казалось вкусным, а в горло не лезло: желудок словно сжался, и он едва коснулся палочками блюд. Госпожа Ян глядела на него, и душа её сжималась от жалости. Вспыхнув от досады, она обрушилась на ненавистных нэйвэй, сыпала проклятиями — «убийцы, палачи, чтобы им провалиться!».
Но третья невестка Чжэнь лишь усмехнулась и, не удержавшись, отпустила ядовитое замечание:
— Свои-то бездарные, толку никакого, а вы всё чужих браните! Да знайте же многие и рады были бы туда загреметь, хоть раз изнутри взглянуть!
Госпожа Ян покраснела от злости, но вынуждена была смолкнуть, тяжело вздохнув.
После ужина госпожа Цэнь, утомлённая их бесконечными препирательствами, махнула рукой, не желая больше слушать:
— Довольно. Пусть Эрлян останется и объяснится с Шестым.
Сказав так, она поднялась и увела с собой госпожу Сюэ, Мудань и других девушек в глубь дома. Там, в тиши задних покоев, они обменялись словами, занялись умываниями, а затем каждая отправилась на отдых, готовясь ко сну.
Ночь миновала без происшествий.
На следующий день Мудань, как и прежде, отправилась в лавку благовоний. Люлян, провожая её взглядом, чувствовал странную досаду: сердце его было полно смутного раздражения. Просидев целый месяц взаперти, он словно отсырел и выдохся, и теперь страстно жаждал выехать верхом за город, вдохнуть вольный воздух и хоть немного отвести душу.
Но едва он собрался, как люди госпожи Цэнь явились за ним, передавая её приказ: идти к ней для разговора. В душе его всё восстало, он вовсе не желал слушать, но перечить не посмел. Скрывая злость, покорно вошёл к ней.
Госпожа Цэнь встретила его сдержанно и лишь наставляла:
— Силы твои ещё не оправились. Не спеши выходить из дому, побереги себя.
Люлян с каждым её словом всё мрачнел. И тут его взгляд упал на госпожу Сунь, та сидела рядом, старалась угодить госпоже Цэнь, улыбалась, поддакивала с мягкой услужливостью. От этого у него закипала кровь и без того злой, он невольно ощутил к ней ещё большую неприязнь.
Госпожа Ян не забыла прежней обиды, что невестка Сунь отказалась вынуть из приданого хоть часть средств, чтобы покрыть его долги. Потому и подзуживала Люляна, шепча ему слова недовольства. И теперь, видя, как госпожа Сунь умильно заискивает перед свекровью, он едва сдерживался, зубы его скрежетали от ненависти.
В душе его родилось чёрное намерение: проучить жену, излить на ней скопившуюся горечь. Так, в ту же ночь он обрушился на госпожу Сунь со всей жестокостью, истязал её без пощады, словно ища утешения в её страданиях.
