Лю Чан только что встретился с одним человеком, и тот поклялся собственноручно переговорить с Сяо Юэси мол, не позволит ему вмешиваться, а также тайно возьмёт под контроль дела в доме гуна Чжу. Обнадёженный, Лю Чан вернулся в приподнятом настроении, полный сил и решимости развернуть великое сражение.
Сначала он услышал, что люди из семьи Сяо вдруг все, как один, сложили оружие и замолчали. Он даже восхитился: «Действуют же они стремительно!»
Но затем дошли новые вести: ванфэй Мин внезапно вернулась в столицу, а Мудань дерзнула остановить её кортеж и была приглашена во поместье вана Мин. А выйдя оттуда, сияла счастливой улыбкой.
Сразу за этим донесли: мальчик-служка из её свиты тайком наведывался к цензору Хэ в Юшитай, а выйдя оттуда, выглядел предельно облегчённым.
Тонким чутьём Лю Чан уловил недобрый запах перемен. Он мигом приказал слугам:
— Живо! Выяснить всё доподлинно!
А Хэ Мудань обо всём этом и не ведала. Она пряталась в небольшом дворике, принадлежавшем Чжан Улань. Там, рядом с ней, Гуйцзы передал ответ от цензора Хэ:
— Цензор Хэ сказал: он целиком согласен, чтобы вы ударили в барабан Дэнвэнь. Лишь бы вы осмелились выступить истцом он сам готов поставить на кон всё, что у него есть.
Мудань задумчиво молчала. Полуправды, обрывки сведений и всё же её толкают к тому, чтобы ударить в барабан Дэнвэнь…
Да, именно этого исхода она и желала бы, но истина во многих делах была столь туманна, что трудно было разгадать, где скрыта настоящая выгода. Она нахмурила брови, изнуряя себя мыслями, пытаясь выстроить из обрывочных сведений путь, что мог бы обернуться для неё наилучшей участью.
Она ведь всего лишь малая фигура в этой огромной игре, никогда прежде не соприкасавшаяся с подобными делами. Каждый её шаг походил на переход через бурную реку по нащупываемым во мраке камням трудно и опасно.
Вскоре из дома госпожи Цинь пришли два человека. Один из них знакомая Ахуэй, а второй — незнакомая Мудань суровая женщина средних лет, лицо её не знало улыбки.
Ахуэй обратилась к Мудань:
— Наша госпожа тоже считает: вам надлежит ударить в барабан Дэнвэнь. В должный час она непременно придумает, как поддержать вас.
Слова её звучали искренне, но глаза то и дело исподтишка скользили к мрачной спутнице.
Мудань уловила скрытый оттенок и насторожилась, однако виду не подала. Лишь кротко кивнула:
— Раз все твердят одно и то же что ж, пойду и ударю в барабан.
Ахуэй задержала на Мудань долгий пристальный взгляд, потом вышла. Но, обернувшись в дверях, будто случайно уронила из волос украшение серебряную шпильку. Та упала на синюю кирпичную плиту, звякнула звонким «дин-дан».
Куань`эр поспешно наклонилась, подняла и протянула обратно со смехом:
— Хорошо ещё, что серебряная. А если бы хрусталь или нефрит, то уж точно вдребезги! Вот была бы нелепая смерть украшению.
Суровая женщина, та самая, что пришла вместе с Ахуэй, сжала губы и метнула в неё короткий взгляд. Ахуэй же, ничуть не смутившись, прямо встретила её глаза и даже слегка улыбнулась, затем вновь раскланялась с Мудань на прощание.
Мудань тяжело выдохнула. Выходит, у госпожи Цинь не всё так гладко. Сама она против того, чтобы я била в барабан Дэнвэнь, но люди за её спиной напротив желают, чтобы дело разгорелось как можно сильнее.
И тут же прискакал человек с приглашением от Люй Фана, слово в слово передав поручение.
Чжан Улань усмехнулся, фыркнув:
— Этот Сяо, как и всегда, держит нос по ветру. Наглости в нём на двенадцать городских стен хватит, а ещё десяток жерновов сверху приложи и всё едино выдержит!
Мудань вспомнила слова госпожи Ду, переданные через Байсян, и невольно усмехнулась уголком губ.
На следующее утро она надела короткую куртку, лицо своё густо замазала жёлто-коричневым, прикинувшись простым слугой. За нею, на почтительном расстоянии, следовали Чжан Улань и прочие. Так, шаг за шагом, она пересекла ворота Яньси[1] и вышла прямо к южной стороне дворца, к вратам Чэнтянь[2].
Издали Мудань подняла глаза и увидела: к востоку от дворцовых врат высился суровый камень Фэй[3], а к западу стоял громоздкий барабан Дэнвэнь. И сердце её переполнилось волнением.
Она подняла руку, достала из рукава белый платок и тщательно стёрла с лица маску. Перед всеми предстала её истинная красота, открытый взор, устремлённый прямо на барабан. И, не колеблясь, она зашагала к нему, шаг за шагом, словно судьба сама вела её вперёд.
Чжан Улань тут же рванул глоткой, возвещая на всю площадь:
— Есть! Здесь есть тот, кто идёт ударить в барабан Дэнвэнь!
И в то же мгновение десятки глаз обратились к Мудань.
— Женщина! — раздались возгласы. — Да ещё и переоделась в мужчину! Верно, тяжкая обида гнетёт её!
Мудань словно и не слышала людских криков шаг за шагом приближалась к барабану Дэнвэнь. Подойдя вплотную, она протянула руку к двум тяжёлым колотушкам.
И вдруг чей-то голос пронзил толпу:
— Сестра, опомнись! Без доказательств как станешь спорить?
Тут же к ней бросились люди, схватили за руки, уговаривая и силой пытаясь увести домой.
Мудань стиснула зубы, в глазах её мелькнуло отчаянное пламя. Она выхватила из-за пазухи сложенный лист бумаги и, дрожащими пальцами развернув, крикнула:
— У меня есть доказательства! Сегодня я готова положить жизнь, но добьюсь правды! Никто не посмеет меня остановить!
В стороне, с каменным лицом, стоял Лю Чан. Он мрачно наблюдал за происходящим и, едва заметным движением подбородка, велел своим людям:
— Живо, перехватите её, пока не поздно.
И в этот миг он ясно понял: Сяо Юэси уже успел подослать к Мудань приглашение, показывая расположение; кто-то давно знал о её намерении ударить в барабан; Мудань в руках держит веские улики; за её спиной встали влиятельные покровители. И теперь все прочие поспешили умыть руки, оставив его одного держать удар.
Разум подсказывал Лю Чану: нужно сесть за переговоры, и именно это он и намеревался сделать. Но где-то глубоко внутри, в самой сокровенной точке сердца, поселился холод ледяной, безжалостный. Душа его вдруг опустела и потемнела. Она готова умереть, готова подвергнуть весь свой род смертельной опасности, но только не склониться передо мной…
Вдруг к нему подошёл евнух, высоко задрав подбородок, и надменно спросил:
— Вы ли Лю сычэн? Наша ванфэй желает видеть вас.
Лю Чан поднял глаза неподалёку, в тени у поворота стены, стояла повозка, тихая и неподвижная. Он ещё раз бросил взгляд на Мудань, затем медленно, словно под тяжестью оков, двинулся к повозке, шаг за шагом.
А тем временем у Мудань вокруг барабана возрос гул. Кто-то, не выдержав, вышел вперёд и резко выкрикнул:
— Разве дозволено вне Чаотана столь шуметь? Эй, женщина! Ты уж реши ударишь ли в барабан или нет? Если нет, так убирайся прочь, пока палки за такой балаган не взметнулись и тогда не плачь!
На миг Мудань словно потеряла почву под ногами. По плану, её должны были «остановить», увезти прочь, а затем прийти к ней на переговоры. Но она ведь не женская версия Чжугэ Ляна, не хитроумный стратег: чтобы дойти и до этого рубежа, она уже истощила все силы. Дальше же всё ускользало из её контроля никто не мог поручиться, что события развернутся так, как она задумала.
Безумное желание вдруг захлестнуло её душу. Барабан Дэнвэнь вот он, прямо перед ней. Стоило лишь поднять колотушку и ударить, и её челобитная прямиком достигнет глаз самого императора. Она наверняка вырвет себе победу в этом деле!
Но вместе с тем она ясно понимала: червь, даже раздавленный, долго ещё корчится. Если она решится на этот шаг, семье Хэ в будущем станет вдвойне трудно вести торговлю и жить в столице со всех сторон посыплются скрытые притеснения и козни.
И вдруг на её запястье легли тёплые ладони.
Она вздрогнула, подняла глаза и увидела ванфэй Мин. Та, улыбаясь, смотрела прямо на неё:
— Ну и смелая же ты, барышня Хэ! Я, право, недооценила тебя.
[1] Ворота Яньси (延喜门) — одни из внешних ворот дворцового комплекса Танской столицы. Через них проходили люди, направлявшиеся к главным южным вратам императорского дворца.
[2] Врата Чэнтянь (承天门) — парадные южные ворота Дамина (главного дворца Тан), через которые совершались торжественные выходы и куда стекались подданные с челобитными. Перед ними находилась площадь, где устраивались смотры и собирались чиновники на аудиенции.
[3] Камень Фэй (肺石) — огромная каменная плита к востоку от врат Чэнтянь, служившая своеобразным «молчаливым свидетелем» верности и непорочности. Подданные могли встать у него, символически показывая, что их слова исходят из сердца и не таят лжи.
спасибо.