Хотя голос мужа прозвучал мягко и в словах его будто сквозил намёк на успокоение, на сердце у госпожи Ду всё равно оставалась тяжесть. Как можно быть спокойной, когда у Цзян Чанъи в жёны досталась такая беспокойная особа? А её Чжун`эр, её бедный простодушный сын, впереди волк, позади тигр! Найти ему достойную жену, которая стала бы опорой и защитой, куда труднее, чем кажется.
Вернувшись к себе, госпожа Ду долго ворочалась в постели, сон к ней так и не приходил.
Байсян, прислушиваясь к её тревожным движениям, осторожно проговорила:
— Госпожа, если подумать с другой стороны, в этом ведь и есть своя польза. Семья Сяо, возможно, изначально рассчитывала на старшего господина. А если бы они добились своего, теперь было бы поздно что-то менять. А Цзян Чанъи, как ни крути, рос при вашем воспитании, обязан вам, и к тому же человек честный, простоватый, мягкосердечный. Ведь вот только что, когда господин гун хотел покарать младшего восьмого, он первым кинулся заступиться и просить пощады!
— Верно сказано! — в сердце госпожи Ду будто озарился свет. — Цзян Чанъи куда легче податлив, чем Цзян Чанъян.
Словно одна фраза послужила ударом в колокол, пробудив её ото сна. Мысли сразу сложились в ясную картину: раз уж у И`эра появился шанс, значит, семья Сяо, пытавшаяся схитрить, теперь и сама осталась в убытке. Да ещё и ненависть к Цзян Чанъяну у них только усилится. Ну что ж пусть братья грызутся меж собой, а она будет стоять в стороне, лишь поддувать ветер да подбрасывать щепотку огня.
А на данный момент важнее всего поскорее устроить брак Цзян Чанъяна.
Госпожа Ду, обдумав всё, тихо сказала Байсян:
— Завтра снова сходи в дом Хэ и передай Хэ Мудань: господин гун собирается сватать Чанъяна и требует, чтобы в течение десяти дней всё было решено. Посмотрим, как она отреагирует.
Намеренно она сократила срок с половины месяца до десяти дней чтобы Мудань как следует встревожилась и почувствовала давление.
Байсян покорно кивнула на каждое слово хозяйки. Видя, что настроение у госпожи Ду заметно смягчилось, она решила, что та наконец сможет сомкнуть глаза. Тогда осторожно задула свечу и, ступая неслышно, вышла вон, не говоря больше ни слова.
В это время Цзян Чанъи лежал ничком на постели, позволив Сяо Ба втирать в его тело лекарственное вино. Сяо Юэси не пощадил его: удары были столь жестоки, что на всём теле не осталось живого места. Особенно тяжко приходилось под рёбрами там кожа почернела от синяков и гематом, и даже лёгкое прикосновение отзывалось мучительной болью.
Сяо Ба, втирая мазь, сам едва не плакал: слёзы выступили на глазах, дыхание перехватывало. А Цзян Чанъи лишь до хруста стиснул зубы и, от начала и до конца, не проронил ни звука. Ни стона, ни жалобы, ни даже блеска влаги в глазах. Ничего не осталось от его дневного жалкого, раскаянного облика, каким он являлся перед госпожой Ду и Цзян Чжуном.
Когда Сяо Ба, наконец, закончил, с облегчением выдохнул, и, не удержавшись, тихо прошептал:
— Молодой господин… как они могли с вами так поступить?..
Цзян Чанъи с усилием поднялся, накинул на плечи одежду и хрипло усмехнулся:
— Разве можно назвать жестоким то, что кто-то раздавил маленькое насекомое? Большинство людей и вовсе не замечают, как уничтожают его, да и знать об этом не хотят.
Но вскоре… вскоре он заставит их понять: даже эта «маленькая букашка» имеет зубы и ядовитое жало. Придёт день и у неё вырастут крылья, она взмоет в небо, высоко, выше их насмешек и презрения.
Он прекрасно знал: сердце Сяо Сюэси тянется к Цзян Чанъяну, именно за него она желала выйти замуж. Но ничего он и не рассчитывал на гармонию, на нежные песни в унисон и семейное согласие, где муж и жена смотрят друг на друга с почтением и любовью. Ему было достаточно одного: чтобы она покорно сидела на своём месте и оставалась его женой — женой Цзян Чанъи.
На рассвете небо засияло чистейшей лазурью. Золотисто-алым пламенем солнце ложилось на остатки снега на карнизах и черепичных крышах, преломляясь и разливаясь семицветным мерцанием. В морозном воздухе сквозила бодрящая свежесть прекрасное утро начинало новый день.
Во дворе семьи Хэ царило веселье. Мудань, окружённая гурьбой детей, резвилась в саду: они гонялись друг за другом, лепили снежки и с криками бросали их в цель. Один подкрадывался украдкой, другой нападал открыто, снег летел во все стороны, белая пыль взвивалась облаками, звонкий хохот и визгливые вопли стояли на весь двор.
Госпожа Цэнь и невестка Сюэ сидели под пологом, глядя на эту суматоху, и только качали головами:
— Ну что за возраст у неё? А всё как ребёнок: чем дальше, тем больше любит шуметь и беситься.
Вдруг подошёл слуга с докладом:
— Снаружи прибыла незнакомая госпожа, назвалась госпожой Фан. Говорит, есть дело к нашей хозяйке. Весь облик у неё величавый, только лицо мрачное. Боюсь, пожаловала не с добром.
— Пригласите её, — велела госпожа Цэнь и с удивлением повернулась к госпоже Сюэ: — Фамилия Фан? Не припомню, чтобы Дань`эр упоминала мне о такой. Неужто сама ненароком навлекла на себя чей-то гнев? Ты слышала, чтобы Дань`эр кого-то обидела?
Госпожа Сюэ покачала головой:
— Нет, никогда.
И тут же велела девочке-служанке позвать Мудань.
Мудань как раз резвилась с маленькими Хэ Чунем и Хань`эр: они вдвоём, визжа от восторга, запихивали ей за воротник пригоршни снега. Она нарочно притворялась, что кричит и умоляет пощады, отчего дети только ещё громче хохотали, катаются по сугробам от смеха.
Вдруг донеслась весть: к ним пожаловал кто-то, да не просто так, а будто бы с намерением предъявить претензии. Мудань опешила, глаза округлились:
— Я её вовсе не знаю!
— Может, вовсе и не за ссорой пришла, — поспешила её успокоить госпожа Цэнь, поправив платье дочке. — Ступай скорее переоденься. А я выйду первой, посмотрю, что к чему.
Мудань вихрем собралась, переменила одежду и поспешно выбежала к главному залу. И там увидела Ин`эр и Жун`эр, стоящих в стороне с тревожными лицами. Завидев её, они засуетились, стали махать руками, подзывая.
Мудань подбежала и, стараясь улыбнуться, тихо спросила:
— Что стряслось?
Жун`эр тоже шёпотом ответила:
— Тётушка, боюсь, тебе не поздоровится. Эта госпожа вовсе не Фан, а Ван мать самого дядюшки Цзян.
— Что?.. — Мудань застыла на месте, ладони тут же покрылись липким потом. Ван… вот так, так!
«Будь он проклят, Цзян Чанъян! — мысленно выругалась она. — Почему вчера даже словом не предупредил? Теперь я оказалась без малейшей подготовки. Это что же, его “подарочек” для меня? Ах, уж очень неожиданно… и слишком “приятно” …»
Вдруг изнутри донёсся высокий женский голос:
— Что же барҷшня Хэ до сих пор не выходит?
Жун`эр тут же подтолкнула Мудань вперёд:
— Всё равно придётся встречаться, так идите скорее, а то рассердится.
Мудань нервно поправила шпильку в волосах, разгладила подол юбки и прошептала:
— Так сойдёт?
Ин`эр лишь прикрыла рот ладонью, смеясь:
— Прекрасно выглядите, идите-идите скорее.
Мудань, сжавшись от волнения, подняв подбородок, словно под удар шла в зал.
Стоило ей переступить порог, как глаза невольно расширились: на почётном месте восседала женщина средних лет в морско-синем жакете с узором мелких цветов, в жёлтой юбке из восьми полотнищ с золотой вышивкой и в пёстрых, высоких башмачках из парчи. Она улыбалась, но улыбка та была полна скрытой злобы и насмешки.
Мудань даже вздрогнула. Вот она — мать Цзян Чанъяна. И эта улыбка…
