Тётушка Линь даже не обернулась к тётке Ли, не дрогнув ни в лице, ни в голосе, твёрдо и спокойно ответила:
— О чём говорим? А просто о том, что госпожа ночью плохо спала. Бросало в жар, металась, кошмары снились. Я вот как раз сейчас и иду к старшей госпоже — попросить, чтобы прислали лекаря. И ещё — похоже, сегодня к дождю. Надо бы навес над пионами устроить, а то прольёт — и вся красота пропадёт, не успев распуститься.
Тётка Ли прищурилась, тонкие брови сложились в волну — то ли недоумения, то ли раздражения. Она прижала ладони к груди, изображая тревогу:
— Ай-ай… госпожа-то действительно слабенькая. Тело у неё — как фарфор, хрупкое.
Но, — заметно, и не подумала предложить пойти в главный зал к госпоже Ци, просить лекаря. Лишь стояла с видом заботы, за которым сквозила безмолвная стена.
Тётушка Линь и не ждала от неё искреннего участия. Она повернулась к Юйхэ и строго-наставительно сказала:
— Я пойду в верхнюю комнату. Как только Куань`эр с Шу`эр вернутся с завтраком, убедительно проси госпожу — она должна хоть что-то поесть. Не на голодный же желудок ей день начинать, при таком самочувствии.
Юйхэ кивнула, озабоченно прошептав:
— Мама, возвращайтесь поскорее. Одна я не справлюсь, если что.
И в этот момент, словно по сценарию, из-за спины тётки Ли высунулась Ланьчжи, нарочно в тот самый миг, когда разговор стал серьёзным. Улыбка её была до омерзения сладкая, точно переспелый плод:
— Ну что ты, Юйхэ, не волнуйся. Разве ж ты одна тут? Разве мы с тёткой Ли не рядом?
Ты делай, что тебе поручено — а я вот как раз сейчас пойду к молодой госпоже, помочь ей подняться, умыться, расчёску подать…
И с этими словами уверенно пошла к дверям главной комнаты, будто это она, а не тётушка Линь, день и ночь дежурила у постели Мудань.
Юйхэ шагнула вперёд, незаметно загородив собой проход к двери в покои госпожи. Лицо её, обычно мягкое и приветливое, теперь было холодным, как отточенный нефрит. В голосе же звучала не гневная вспышка, а жгучая, точно наточенная игла, насмешливая и пронзительная ирония:
— Любопытно, откуда это старшая сестрица Ланьчжи почерпнула такие правила прислуги? — сказала она с вымученной вежливостью, но с колким блеском в глазах. — Вчера вечером, когда наша госпожа ещё и глаз не сомкнула, ты уже, как тень, бесследно исчезла. Мы искали тебя по всему двору, звали — ни отклика, ни следа. А теперь, когда она, после всей той боли, наконец уснула, ты, значит, вдруг вспомнила, что должна её «обслужить»? Очень трогательно…
Улыбка, которая ещё секунду назад играла на лице Ланьчжи, испарилась, будто её ветром сдуло. Лицо побелело, а уголки губ невольно дёрнулись в сторону, выдавая растерянность. Она открыла рот, ища оправдание, но голос её прозвучал слабо, неуверенно:
— Я же… Я вчера к старшей госпоже ходила в верхние покои — брать женьшень. Вернулась — госпожа уже заснула, и я… я не посмела тревожить. Разве плохо, что я сейчас хотела ей помочь? Мы ведь все на службе — чего ты так…
Юйхэ только фыркнула, как будто ей предложили глупость, недостойную ответа. Она сделала ещё шаг вперёд, и её рука медленно, но твёрдо поднялась между ними, ладонью вверх:
— Хорошо. Раз уж ты говоришь, что брала женьшень по поручению, так покажи. Где он? — её голос был спокоен, почти ласков, но от этого ещё более опасен. — Дай сюда. Мне как раз нужно заварить госпоже чай.
Молчание повисло глухо и тяжело.
Ланьчжи, казалось, обмерла. Она опустила глаза, словно и сама не знала, где искать этот несуществующий корень. Ни в руках, ни в рукавах, ни за пазухой у неё ничего не было — и это знал каждый, кто смотрел на неё сейчас.
А Юйхэ не сводила с неё глаз, спокойная и несгибаемая, как статуя под утренним светом. Её молчание теперь говорило больше, чем слова.
Ланьчжи, видя, как Юйхэ вдруг перестала быть той самой простодушной, чуть не растерянной девчонкой с вечно услужливой улыбкой, а теперь — резкая, холодная и непоколебимая, словно сталь в шелке, — вскипела.
Гнев, мгновенный, вспыхнувший из унижения, бросился в глаза, а голос зазвенел, как надтреснутый фарфор:
— Юйхэ! Ты что, взаправду возомнила о себе, а? Ты кем себя возомнила? Думаешь, если приближённая к госпоже, так тебе всё дозволено? Не забывайся — не ты одна тут служишь! Госпожа Ци лично поручила мне и тётушке Ли заботиться о молодой госпоже, не для мебели она нас сюда поставила! А ты — всё под себя поджала, не пускаешь нас ни слова молвить, ни чашку подать. Что это значит? Боишься, что мы окажемся рядом с госпожой лучше тебя, и тебя на фоне нашего старания вытеснит сама жизнь?
Она говорила всё быстрее, ярость толкала слова вперёд, но за всей этой атакой чувствовалась неуверенность, страх быть разоблачённой и — быть может — зависть.
Юйхэ не вспыхнула в ответ. Она лишь усмехнулась, иронично, легко, как будто услышала нелепый анекдот. В голосе её звучала острая насмешка, словно тонкая игла проколола надутый пузырь:
— Ой, боюсь? Да с чего бы мне бояться? Я ведь, в отличие от кое-кого, ни похвалы, ни вознаграждения не ищу. Раз уж ты, сестрица, хочешь доказать, что ты здесь не просто красивая ширма, так изволь. Принеси женьшень, тот самый, о котором ты только что с таким жаром рассказывала. Я как раз заварю чай — и с радостью доложу госпоже, что это ты заботливо прислала.
«Хочешь заслужить признание? Так начинай с правды.»
Ланьчжи побледнела, как человек, у которого неожиданно потребовали расписку за несуществующий долг. Губы её задрожали, но ничего внятного она сказать не успела — пустые руки выдавали всё за неё.
Тишина повисла между ними, тяжёлая, как утренний туман.
И тут, как по заказу, в разговор вмешалась тётка Ли. Уловив, что ситуация выходит из-под контроля, она поспешно подала голос, натянув на лицо миротворческое выражение:
— Ай, да ну вас, девочки, — проговорила она с деланным спокойствием. — Женьшень ведь вроде в чайной кладовке, разве нет? Ну к чему этот шум? Всё одно — госпожа спит, а вы тут как на базаре. Не дело — разбудите ещё.
Говорила она тихо, но в её глазах уже сверкал прищур — цепкий, изучающий, точно кошка, следящая за мышиной тропой.
— Кто бы хотел с ней ссориться? — с досадой вспыхнула Ланьчжи, хватаясь за последнюю каплю достоинства. — Тётушка, вы же сами видели — с самого утра ни одного доброго слова, как встала — так и ищет, за что бы зацепиться. Всё нарочно, сплошное провоцирование!
